В 1593 году был вызван в Звездную палату по обвинению в дерзком и кощунственном атеизме.
Душа моя, поднявшись от стола,
Поет: хозяйской милости хвала!
Все, что твоя любовь моей дала,
Обжорствуя, я смел в один присест;
Кого кто любит, тот того и ест.
Блоха
Взгляни и рассуди: вот блошка,
Куснула, крови выпила немножко,
Сперва — моей, потом — твоей;
И наша кровь перемешалась в ней.
Какое в этом прегрешенье?
Где тут бесчестье и кровосмешенье?
Пусть блошке гибель суждена —
Ей можно позавидовать: она
Успела радости вкусить сполна!
О погоди, в пылу жестоком
Не погуби три жизни ненароком:
Здесь, в блошке, — я и ты сейчас,
В ней храм и ложе брачное для нас;
Наперекор всему на свете
Укрылись мы в живые стены эти.
Ты смертью ей грозишь? Постой!
Убив блоху, убьешь и нас с тобой:
Ты не замолишь этот грех тройной.
Упрямица! Из прекословья
Взяла и ноготь обагрила кровью.
И чем была грешна блоха —
Тем, что в ней капля твоего греха?
Казнила — и глядишь победно:
Кровопусканье, говоришь, не вредно.
А коли так, что за беда? —
Прильни ко мне без страха и стыда:
В любви моей тем паче нет вреда.
Слаще в мире нет утех:
без печали, без помех
упражняться не спеша
в том, к чему лежит душа
Я сохач — семи суков
Я родник — среди равнин
Я гроза — над глубиной
Я слеза — ночной травы
Я стервятник — на скале
Я репейник — на лугу
Я колдун — кто как не я
Создал солнце и луну?
Заброшенный дом
Ищет и не обретает
ветер своего тела —
и в тоске улетает!
Верно вы угадали:
луна — лошадиный череп,
облако — яблоко дали.
Всплеск и отблеск мгновенный —
два дорогих заклада
в схватке весла и пены.
Агнец весной испуган
щипцами и лезвиями
зазеленевшего луга.
В капле воды от века
крылышками трепещет
белый голубь Ковчега.
Скалы из пистолета
целятся, взяв на мушку
красную дичь рассвета.
Травы растут. Как чисто
звон их шпаг раздается
под небосводом дуплистым!
Травы пахнут. Дай руку!
Сквозь разбитые стекла
брызнула кровь потемок.
Нас с тобой только двое,
мой полуптичий ребенок,
нас с тобой только двое.
Надышись этой пылью:
мучь и мни для полета
в небо — жесткие крылья.
омедия жажды
(Финал)
И каждый мотылек, что к лампе льнет,
И каждый зверь затравленный, и каждый
Птенец дрожащий — и усталый скот —
Такой же самой мучаются жаждой.
Растаять бы, как облака в пути, —
О, эти баловни прохлады чистой! —
Или в фиалках влажных изойти
Расхожестью пустой и водянистой...
Бунтари
Не то чтоб я любил тех бунтарей,
Тех юношей с безуминкой во взоре,
Что видят в жизни лишь нужду и горе;
Но этот вопль о Равенстве Людей,
О Царстве Анархизма, о Терроре —
Знакомой страстью мне волнует ум!
Иначе почему сей грубый шум
И ярости расплесканное море
Близки душе? Пусть Деспотизма Змий
Под свист бичей, под грохот канонады
Свободу душит — мне не все ль равно?
И что мне до крикливых сих мессий,
Всходящих умирать на баррикады?
Но — видит Бог! — мы в чем-то заодно.
Мечтаю о тебе. Ты, словно ствол,
Весь думами моими и мечтами
Увит, как виноградными листами,
И скрыт в том лесе, что тебя оплел.
Но нет, фантазий буйный произвол
И петли мыслей, вьющихся кругами,
Тебя не стоят. Прошурши ветвями
Могучими — как будто вихрь прошел —
О пальма стройная! — и отряхни
Ненужную завесу перед взглядом:
Мечты — сравнятся ли с тобой они?
Взирать, внимать твоим речам-усладам...
Я новый воздух пью в твоей тени
И ни о чем не думаю; ты — рядом.
Из данных нам природою корней
Мы вырастим два стебля, два бутона,
Две лилии — жемчужней и светлей
В лучах росы, чем царская корона!
А сколько жить им, небесам видней.
