– Но это же просто цвет кожи, – сказал тогда Букер. – Обычная генетическая черта – не недостаток, не проклятие, не благословение, не грех.
но никто никогда не заслонял меня от опасности собственным телом. Никто меня от смерти не спасал. А вот моя черная красавица сделала это, ни секунды не раздумывая.
Видите ли, очень важно, как ты с самого начала ведешь себя по отношению к своему ребенку. Ведь некоторых твоих поступков дитя, возможно, никогда тебе не забудет и не простит.
Но самое главное – если уж дала обещание, так надо его выполнить; особенно когда даешь его себе самой.
Именно поэтому, рухнув после первого же ее удара на пол, я просто лежала и не оказывала ни малейшего сопротивления, пока она душу из меня выколачивала. Я бы, наверное, так молча и умерла на полу того жалкого номера, если бы лицо Софии Хаксли не побагровело от усталости. Я не издала ни звука, я даже рукой не пыталась заслониться от ударов, а она, моя мучительница, лупила меня по лицу чем попало, била ногами по ребрам и буквально вдребезги разнесла мне челюсть своим тяжелым кулаком, а потом стала бодать собственным лбом. Я слышала ее тяжелое дыхание, когда она с трудом волокла меня по полу, а потом вышвырнула за дверь. Стоит мне сейчас об этом вспомнить, и я вновь чувствую, как больно ее жесткие пальцы вцепляются мне в волосы на затылке; как она носком туфли поддает мне по копчику; как страшно хрустят мои кости – локоть, челюсть, – когда она бросает меня на бетонную дорожку; как скользят в крови мои руки, когда я тщетно пытаюсь приподняться; как мой распухший язык шарит в окровавленном рту, пытаясь определить, все ли зубы на месте. Вышвырнув меня, она сперва с грохотом захлопнула дверь, но потом снова ее отворила и запустила в меня моей туфлей, а я, точно набедокуривший и выпоротый щенок, все старалась отползти подальше и боялась даже захныкать.
Как бы сильно мы ни старались делать вид, что не замечаем чего-то, наш разум всегда знает, где правда, и хочет ясности.
У вас такой вид, словно вас енот в лесу нашел, да только есть отказался.
Когда она испачкала простыни первой менструальной кровью, Свитнес дала ей пощечину, а потом затолкала в ванну с холодной водой. Испытанный ею шок несколько смягчило лишь то, что Свитнес наконец-то не только к ней прикоснулась, но и сама принялась приводить ее в порядок, хотя обычно при любой возможности старалась избежать физического контакта с собственной дочерью.
выглянула в окно и в огороженном глухой стеной проходе, ведущем к двери в подвал нашего дома, увидела вовсе не кошку, а мужчину. Он стоял, наклонившись и зажав между своими белыми волосатыми ляжками коротенькие толстенькие ножки маленького мальчика; ручонки малыша беспомощно торчали в разные стороны, а кулачки то сжимались, то разжимались, и в его тихом, жалобном, каком-то писклявом плаче отчетливо слышалась боль. Штаны у мужчины были спущены и болтались где-то ниже колен.
Да нет, на какое-то время я точно разум утратила, потому что накрыла ей личико одеялом – пусть и всего на несколько секунд – и слегка прижала… Но нет! Этого я сделать не смогла, как бы сильно ни страдала при виде ее черной кожи.
