Все ели запеканку и гуляли по синему снегу парка, пока Надя лежала два часа в непривычной синей пустоте. И хотя пустота была ласковой, освобождающей, и можно было делать, что хочешь, где-то в глубине едва ощутимо покалывал синий страх.
И тут Надя ясно понимает, что просто не хочет еще раз оказаться забытой в дальнем углу. Этого она и боится – не только сейчас, а всегда. Если ее не забудут, то все пройдет нормально. Со всем остальным можно справиться. И сама Надя никого в дальнем углу не забудет. В этом она уверена.
– Да, точно: «Нет таких условий, к которым человек не мог бы привыкнуть, в особенности если он видит, что все окружающие его живут так же».
– Ну вот. И я вроде собиралась, а потом всякие проблемы начались, и как-то не до пения стало. Так и проработала всю жизнь на фабрике. Яркого ничего в жизни не случалось. Вроде и была чем-то заполнена жизнь. А чем именно – и не вспомнишь. Кроме школьных выступлений, одна только серая пыль. Дунешь – и разлетится, и нет ничего. И мечты нет. А на самом деле все вокруг тоже так жили. Привыкли жить без мечты, да и я привыкла. Не до мечты было
– А я смотрю, вы подружились? – Тетя Лида наклоняется и свободной левой рукой треплет собаку за ухом. – Она у меня хорошая. И не капризная. Ей много не надо. Живет в своем личном, просто устроенном раю. В этом раю все изо дня в день течет по кругу. Сон, прогулка, обед, игра, просмотр сериала вместе со мной, прогулка. И так каждый день, одни и те же действия, одни и те же ритуалы. И это все, что ей нужно для счастья. Ты знаешь, Наденька, ей не нужны никакие перемены, никакие там приключения. Ей просто не бывает скучно. Ей хорошо в монотонности, среди круговорота привычных вещей и дел
Надя хочет йогурт, но не настолько, чтобы об этом сказать. Произнесенное слово слишком выпукло, слишком тяжело. Словно неподъемная крышка люка.
Но Надя смотрит вовсе не на шкаф. Надя смотрит в глубь себя.
Надя часто думала об этом, глядя на свое мутное отражение в домашнем «Красном Октябре». Отражение было похоже на утопленницу, всплывающую из черной густой воды. А что, если музыка как раз-таки всегда была в Наде живой, а вот сама Надя – мертвой? Очень даже может быть. Недаром Андрей Демидов как-то назвал ее «зомбячкой». Да и бабушка не раз говорила, что Надя иногда «словно неживая». Но как в этом случае музыка может прорываться
Неделю спустя Надю госпитализировали с двусторонним воспалением легких. Она пролежала в реанимации три дня. А потом очутилась в своем любимом списке.
Похоронили Надю на городском кладбище, на четвертой аллее – между часовней и кленом.
Надя разглядывает вздутые вены рельсов, сплетающиеся и расплетающиеся провода.
На душе непривычно легко и спокойно. Как будто из души удалили что-то инородное и постоянно нарывающее.
