Книги «Сто великих битв», «Пятьдесят величайших полководцев», «Любовницы и любовники великих политиков», «Самые грандиозные сражения античности» снабдили его пытливый мозг массой сведений.
Возле замка Монлери и одноименной деревни получилось жаркое дело.
Солдаты вокруг суетились, занимая места в строю, любезный приятель Жерар протянул клюку и отошел, будто бы все в полном порядке, — никто не обращал никакого внимания на хамские речи крестьянина.
Юноша, видевший битву, но никогда — бойни, тонко визжал, обрушивая конские копыта на то, что еще шевелилось, а туда, где не поспевал дестриэ, вонзал меч-бастард.
делите, делите, делите, а зачем? Все равно больше, чем можешь сожрать, внутри не уместится, так зачем
переживем завтрашний день — и пяти лет не пройдет, как король своротит шеи всем этим мелким выскочкам.
— И сломает зубы о Бургундию, — парировал Жерар.
— Да-а-а… с герцогом ему придется несладко, — согласился де Ламье.
— Давайте постараемся пережить завтрашний день, ты прав, Уго, — сказал внезапно задумчивый Филипп.
— Я — Гуго, — поправил де Ламье.
Пережить шестнадцатый день июля им только предстояло, и еще много кому.
Когда солнце раскрасило восток, в сонный лагерь ворвались перестук копыт и грохот у южных ворот, сопровождаемый криками:
— Отворите, именем Карла Бургундского! На дороге в лесу королевская армия! Играйте тревогу! Французы
то потом он передавит по одиночке всех нынешних лизоблюдов, что на него тявкают. Вот не могу я вас понять! Все говорите по-французски, все добрые католики, живете на одной земле… И все чего-то делите, делите, делите, а зачем? Все равно больше, чем можешь сожрать, внутри не уместится, так зачем тогда? Англичане вас полтораста лет учили, я еще пацаненок был, когда Генрих-англичанин короновался в Реймсе! Так нет, выкинули островитян — и опять за свое!
— Ну уж! — оскорбился Филипп. — Можно подумать, что Германская империя лучше!
— Хуже! — сказал Уго. — Гораздо хуже, потому что император наш — дерьмо, цена его делам не дороже кошачьего дерьма, и никакой надежды. Бедная Германия… не нашлось у нее своего Людовика… Вот увидите
оскорбился Филипп. — Можно подумать, что Германская империя
Настают последние времена, младшие не почитают старших, кругом царит разврат и падение нравов, и всякий дурак норовит написать книгу
троний.
— Да ты смотри! А о ком?
Кабатчик