Я буду посылать буквально письма, но не беседовать, так как судьба этих бесед – оставаться только наполовину изложенными на бумаге, которая через год или два, попав самому тебе на глаза, правда, приятно волнует, перенося в былые думы, назначения своего, т. е. адреса, никогда не достигает.
Милая моя Нюта, сегодня ни с того ни с сего мне пришло в голову исправиться или по крайней мере постараться исправиться, или, еще лучше, начать стараться исправляться от моей колоссальной неаккуратности во всем, что только не касается моей живописи, и в том числе, главным образом, от неаккуратности в переписке.
Счастье их далеко не безоблачно. Они слишком серьезные оба человека, чтобы ворковать, и слишком молоды, чтобы быть друг к другу менее требовательными.
Живопись в тесном смысле при Рафаэле была послушным младенцем, прелестным – но все же младенцем, теперь она самостоятельный муж, отстаивающий энергично самостоятельность своих прав.
Было у нас два торжества по поводу четырехсотлетнего юбилея Рафаэля. О них ты, вероятно, читала в газетах. Лично для нашего кружка эти празднества имели то значение, что мы всмотрелись в него еще раз со вниманием и благодаря воспроизведению его картин фотографией могли сделать самостоятельный о нем вывод. Когда-нибудь я тебе подробно разовью свое учение о Рафаэле, теперь же дам несколько кратких положений. Он глубоко реален. Святость навязана ему позднейшим сентиментализмом. Католическое духовенство и не нуждалось в этой святости, потому что было глубоко эстетики, глубоко философы и слишком классики, чтобы быть фанатико-сентиментальными. Реализм родит глубину и всесторонность. Оттого столько общности, туманности и шаткости в суждениях о Рафаэле, и в то же время всеобщее поклонение его авторитету.
Бесконечно правы они, что художники без признания их публикой не имеют права на существование. Но признанный, он не становится рабом: он имеет свое самостоятельное, специальное дело, в котором он лучший судья, дело, которое он должен уважать, а не уничтожать его значения до орудия публицистики.
Но все равно – мне мелочи труднее всего…
Ты разлучился с тем, к чему ты прикован всем существом, а ты в это время думай о том, что у тебя башмак развязался.
Я говорю жилось, потому что вот уже неделя, как классы прекратились впредь до 6 сентября. Пять месяцев! Великолепный дар. Жаль только, что им нельзя пользоваться нераздельно мне с моей супругой – искусством, надо кое-что уступить приготовлению к научным экзаменам и занятиям для заработка.
Если не работал, то думал об работе.
