Но я знал одного реформатора, который тоже захотел реформировать Александринский театр, в Петербурге.
Он прослужил там год.
А нервно дёргался после этого два.
Читатели и писатели говорили на темы, одинаково знакомые тем и другим, и с восторженностью, свойственной характеру москвича, когда дело касалось театра
Похороны таланта были, – стыдно сказать, – в ресторане.
Это было похоже на сцену из «Лукреции Борджиа».
«Un segretto del'esser'felice…»
– Удивительная страна! Непонятная страна! У них плачут в оперетке.
Вы, только вы и верны ей поныне,
Пара гнедых… пара гнедых…
Сикстинская Мадонна вся полна боязни.
От которой сладко сжимается сердце.
Эта Девушка-Ребёнок, несущая на руках Младенца со лбом мыслителя и глазами мудреца, полна трепета и дрожи за свою ношу.
Это – великий и недосягаемый певец (и плохой политик) Шаляпин.
Опочил после многих лет радостного творчества артист Неделин.
Я думаю, тут можно будет датского дога пустить? – с надеждой спросил г. Станиславский.
Тогда у нас, – посмотрите, если вам охота, все московские газеты за то время, – про все новые пьесы полагалось писать…
