. Во-вторых, к концу XV столетия корона в результате конфискаций и смены династий превратилась в крупнейшего светского землевладельца в государстве.
Война Алой и Белой розы и породившие ее налоговые и политические кризисы сами по себе не изменили Англию, но они дали англичанам возможность обдумывать и применять новые представления о правительстве и государстве.
Вторая половина XV столетия стала свидетельницей глубоких и далекоидущих изменений в английской политической культуре. Нельзя не признать, что многие государственные институты и элементы правления как в масштабах страны в целом, так и на местном уровне остались теми же, но основополагающие идеи и принципы значительно трансформировались. Другим стал сам язык политики, отчасти именно под нажимом обстоятельств гражданских войн и из-за культурных перемен во всей Европе. Пересмотру подверглись сами догматы позднесредневекового английского политического устройства. Изменилась роль народа в политике и взгляды на то, кто именно на законных основаниях уполномочен принимать участие в политических процессах. Широкое, открытое для многих политическое сообщество на закате Средних веков уступило место более ограниченному, замкнутому политическому классу, представленному как землевладельцами, так и, что очень важно, законоведами или сведущими в новых гуманистических науках людьми.
. По крайней мере, в этом смысле Война Алой и Белой розы представляла собой переворот в английской политике
Новое значение приобрели обман, заговоры и вера в то, будто великие (или добродетельные) люди могут сами творить свою судьбу. По утверждению Пола Строма, с 1450-х годов Англия переживала собственный «предмакиавеллиевский момент». Политичное поведение, по его мнению, более не ограничивалось только и исключительно «теми, кто щедрою рукою делал благо для всех, но относилось и к тем, кто устраивал все самым наилучшим образом для себя самих. Растянувшись и отдалившись от своих ранних и радужно-оптимистичных форм, политичное поведение теперь обозначало и действия тех, кто не чурался лжи, обмана и даже клятвопреступления, если это входило в набор средств удобной политической практики»
. Как считает Уэйклин, английские читатели XV века смотрели на творчество Цицерона и прочих авторов гуманистического толка не только со стороны латинской грамматики и прозаического искусства: они видели в книгах подтверждение собственным меняющимся взглядам на мир вокруг и искали способ достигнуть мирного и процветающего сообщества. Им хотелось «не только воспроизвести стиль Цицерона, но и подражать его мыслям»
Фортескью выступал за официальный орган из 24 членов под началом Capitalis consiliarius для помощи королю советами. Хотя схожие ссылки на процветание Рима при консульской системе звучали в Средние века и раньше, автор явно был согласен с Цицероном, который заявлял: «Всякое государство, которое, как я сказал, есть народное достояние, должно, чтобы быть долговечным, управляться… советом»
Первое и наиболее очевидное воздействие античного оратора проявилось в переводе на английский язык его концепции «республики, общей вещи» (res publica). Ко второй половине XV века английское понятие commonweal — общее дело, или общее благо — чем дальше, тем больше ассоциировалось с республиканскими идеями Цицерона. Термин перестал обозначать лишь общий интерес и стал ассоциироваться со справедливым и надлежащим управлением государственной машиной.
Действительно, как недаром заявлял Дэниел Уэйклин, стиль и композиция гуманистических рукописей, изготовленных по заказу герцога Хамфри в 1430-х и 1440-х годах, напрямую повлияли на содержание рукописей двух следующих десятилетий, где все откровеннее прослеживалась связь с современными политическими событиями
Действительно, как недаром заявлял Дэниел Уэйклин, стиль и композиция гуманистических рукописей, изготовленных по заказу герцога Хамфри в 1430-х и 1440-х годах, напрямую повлияли на содержание рукописей двух следующих десятилетий, где все откровеннее прослеживалась связь с современными политическими событиями
