Всем не поможешь, но кому-то станет чуть легче. Я помогаю, потому что хочу жить в мире, где меньше горя.
И точно, подумала Саша. Может, и не нужен никто, чтобы среди ночи ему можно было написать о грусти. Может, вполне достаточно самой себя
и был бы кофе, и вино, и немного спокойствия, тишины, да, немного тишины
и так со всем можно справиться
обязательно
Чем дольше она смотрела на монаха своего уже в доску монаха тем явственнее вырисовывались тени. Но больше они не пугали. Тени были ее опорой, ее прошлым, ее базой, тем, что будет основой ее личности всегда
Может, Бог для этого и нужен, чтобы дать ответ, найти решение как жить, любить, радоваться кофе и вину, страдать из-за мелочей, когда на фоне столько трагедий, когда война, голод, пожары и наводнения, когда приступы эпилепсии у собственного ребенка
Как это, верить в Бога? Как это, принадлежать, служить ему? Опираться в сложных ситуациях, знать, что не одна. Действительно ли становится легче? А когда? Что нужно для этого сделать? Что?
поверить, вот и все
Так не бывает. Как это — просто поверить?
И все же.
Может, станет легче? Может, ей поможет это принять, смириться, найти другой свет жизни, другое мерило, вектор, понимание бытия?
Саша отчетливо понимала — и уже одно это понимание радовало, ведь, значит она оживает, оживает может рассуждать здраво! — что папина помощь — медвежья. Папа — молодец, но это у нее — а не у него — непростой ребенок, это она за ребенка, мальчика ответственна. Она.
— Ты думаешь, это что-то чужое, не твое? Смирение — это не опустить руки, наоборот, делать все, что возможно и невозможно. Пробовать. Но быть готовой смириться с любым результатом. Спокойно. Без агрессии, без жалости к самой себе, без вины. Без, знаешь, этого яда, токсичности.
На самом деле я просто сраная эгоистка.
— …
— Мне было важнее, что подумают другие.
— …
— Мне было стыдно. Дико стыдно.
— …
— Неудобно. Мне было, видите ли, неудобно из-за такого ребенка.
Она закрыл
