Это происходит в доме каждой из них. «Я всегда готов помочь, если меня попросить», — восклицает современный, вовлеченный отец. Его в целом позитивное отношение к тому, чтобы быть второй скрипкой, сильно мешает его жене злиться и при этом не упрекать себя. «Я сама виновата, что не прошу о помощи» — вот к какому выводу приходят эти женщины. А почему им вообще нужно просить о помощи, никто и не обсуждает.
Женщины должны понять, что их занятия, «чем бы они ни занимались и чего бы они ни хотели, никак не менее важные и достойные особого внимания, чем занятия мужчин».
Мужчины стали рабами собственного доминирования. Они платят чудовищную цену — сокращение продолжительности жизни, военные потери, рухнувшие семьи и мучения родителей, чьи дети не желают с ними общаться. Многие мужчины не в состоянии соответствовать ожиданиям маскулинности, которые сами для себя придумали, а многие теперь с грустью осознают, что и женщины больше не хотят играть по навязанным им правилам женственности»
Майкл Киммел, директор Центра изучения мужчин и маскулинности при Университете Стоуни-Брук в Нью-Йорке, призывает помогать мужчинам принимать свои «женственные» побуждения, чтобы они стремились быть не «настоящими» мужчинами, а хорошими мужчинами. В 2017 году, читая лекцию в Военной академии США о сексуальном насилии, он попросил кадетов дать определение этим понятиям. Настоящий мужчина, как они сказали, должен быть крепким, сильным, «никогда не показывать слабость, побеждать любой ценой, терпеть, преодолевать боль, соперничать, иметь много денег и женщин» [365]. Хороший же мужчина должен уметь жертвовать. «Честь, долг, принципиальность, стремление всегда поступать правильно, защищать слабых, обеспечивать, оберегать». Киммел поясняет: «Я пришел не для того, чтобы сказать им, что их поведение токсично. Я пришел, чтобы показать им, что внутри себя они живут в конфликте — между своими личными ценностями и этим гомосоциальным22 спектаклем. Я также много работаю над тем, чтобы убедить мужчин поддерживать гендерное равноправие в корпорациях… Поэтому моя задача — придумать, как привлечь мужчин к обсуждению гендерного равноправия. Один из способов — вовлеченное отцовство»
Парк говорит: «Мы наблюдаем изменения, касающиеся и поведения, и стереотипов об отцах и их вовлеченности, но мы не видим значительных изменений в отношении к мужчинам в целом. Есть группа “отцы”, и они занимаются детьми, но “мужчины” как группа до сих пор не связаны в умах людей с отцовством. Когда есть угроза мужественности, ответная реакция, как правило, агрессивная. Но если бы мы могли ответить на угрозу мужественности, подчеркнув социальную роль отцовства, то это могло бы смягчить реакцию. Отцовство может быть важной частью вашей идентичности. Оно приносит чувство самореализации, дает цель в жизни, позволяя вам задуматься о созидательном влиянии на мир»
Парк считает, что социальную роль отца можно использовать, чтобы изменить гендерные стереотипы о мужчинах. Она пишет: «Менее ограниченное определение мужской сущности и маскулинности, скорее всего, предоставит более гибкие возможности, и мужчины смогут сами решать, что значит “быть мужчиной”, — подобный результат не только пойдет на пользу мужчинам, но и позволит ослабить жесткие границы между полами в целом»
Дело в том, что иммунная система, о которой говорит Лэйи, активируется не только в ответ на личный опыт, но и в ответ на социальный мир, в котором мы живем. Она так и говорит: «Есть несколько уровней анализа. Мужчины считают, что им нужна жена, которая будет заниматься домом. Женщины не считают, что имеют право просить о чем-то еще, и не просят, по крайней мере искренне». Как начальник, который неосознанно препятствует обратной связи от сотрудников, мужчины, которые говорят, что хотят быть равноправными партнерами, живут по другой, неосознанной мотивации. Им не удается уловить то, что Лоуэлл называет «мотивацией проявить инициативу и сделать что-то, когда тебя не просят». Они боятся, как говорит Джордж Янси, «утратить свои мужские особые права». Их иммунная система стремится сохранить патриархальные привилегии, и они ни на секунду не задумываются, откуда эти привилегии вообще появились
Стэнфордский тюремный эксперимент 1971 года — один из самых известных экспериментов в истории социальной психологии. Двадцать один волонтер, откликнувшийся на объявление в калифорнийской газете, согласился участвовать в тюремном эксперименте, в ходе которого часть из них должны были играть роль заключенных, а часть — надзирателей. Надзиратели прошли короткий курс обучения, а заключенных арестовали у них дома и поселили в комнаты, похожие на тюремные камеры. Хотя эксперимент должен был длиться две недели, его пришлось прервать намного раньше — уже на шестой день, поскольку надзиратели стали вести себя слишком агрессивно, а заключенные совсем пали духом.
Считалось, что этот эксперимент продемонстрировал банальность зла — идею о том, что власть может превратить любого человека в негуманного эксплуататора. Думаю, банально не само зло, а наше желание соответствовать ожиданиям нашего социального окружения. Так называемые «требуемые характеристики» тюремного эксперимента повлияли на поведение участников [357]. Надзиратели и заключенные предположили ожидания эксперимента и вели себя соответственно, как и следовало людям, готовым к сотрудничеству.
Нормы родительства такие живучие, потому что они являются частью замкнутого круга. Когда мы отталкиваемся от предположения о мужской некомпетентности, мужчинам тяжело пройти лабиринт. Это самосбывающееся пророчество мы видим на каждом шагу. Во что верили, то и получили
Мужчины не против амбициозных женщин, но только если их амбиции не превосходят его собственные. Исследователи пришли к следующему выводу: «В среднем мужчины перестают ценить женский интеллект и амбиции, если они превосходят их интеллект и амбиции; более того, мужчина вряд ли выберет женщину, которую считает более амбициозной, чем он сам
