движения знают, чего не хотят, но чего хотят – не знают. И
Тишина превращается в дорогостоящее благо. Действительно, она доступна лишь людям состоятельным, которые могут позволить себе виллы, утопающие в зелени, или одиночкам со спальным мешком, которые так упиваются безмолвием девственных горных вершин, что могут потерять контроль и свалиться в расселину, после чего тишину на многие километры разорвет гул спасательных вертолетов.
страсть к заговорам следует интерпретировать через понятия психиатрии, применяемые к общественной мысли. Речь идет о двух проявлениях паранойи. Разница в том, что психический параноик чувствует себя жертвой всемирного заговора, а параноик социальный полагает, что оккультные силы преследуют ему подобных, его собственную нацию или религию. Социальный параноик, на мой взгляд, куда опаснее параноика психического, поскольку убежден, что его мании разделяют миллионы людей,
Загадочное толкование неприятного факта отчасти снимает с нас груз ответственности, потому что теперь мы связываем этот факт с некой тайной, а тщательно оберегаемую тайну воспринимаем как направленный против нас заговор. Веру в заговор можно сравнить с верой в чудесное исцеление, с той лишь разницей, что в одном случае надо найти объяснение угрозе, а в другом – неожиданному подарку судьбы (согласно Попперу, причина всегда кроется в происках богов).
основе психологии заговора лежит наше недовольство наиболее очевидными объяснениями тревожных фактов, и зачастую его причина – неготовность эти факты принять.
Что веками подталкивало людей к занятию магией? Спешка. Магия сулила возможность пройти от причины к следствию кратчайшим путем, опуская промежуточные шаги: произносишь заклинание – и железо превращается в золото, призываешь ангелов – и они передают твое послание. Вера в магию не исчезла с приходом экспериментальной науки: мечта о мгновенном переходе от причины к следствию перекочевала в технологическую сферу.
у постепенно прижилась идея, что для того, чтобы закрепиться на экране прочно и надолго, надо делать то, что прежде испортило бы вам репутацию. Не то чтобы никто не хотел иметь хорошую репутацию, но завоевывать ее уж очень утомительно – надо совершить что-нибудь героическое, получить если не Нобелевку, то хотя бы премию «Стрега»[59], посвятить жизнь лечению прокаженных, а это все не такие вещи, что можно сделать одной левой. Куда легче вызвать к себе интерес, желательно нездоровый, если за деньги переспать со знаменитостью или попасться на растрате.
довольно давно на смену понятию репутации пришло понятие известности. Важно получить «признание» себе подобных, но не в смысле признания как уважения или награды, а в более банальном – когда ты идешь по улице, а вокруг говорят: «Смотри, смотри, это он». Основополагающей ценностью стала демонстрация себя,
В мире будущего (если он будет похож на тот, что вырисовывается уже сегодня) подобное разделение исчезнет: люди пойдут на все, лишь бы быть «на виду» и «на слуху». Не будет разницы между славой великого иммунолога и славой паренька, зарубившего маму топором, между великим любовником и победителем всемирного конкурса в категории «самый короткий мужской член», между тем, кто открыл в Центральной Африке лепрозорий, и тем, кому лучше всех удалось облапошить налоговиков. Всякое лыко пойдет в строку – лишь бы произвести впечатление, лишь бы на следующее утро нас узнал бакалейщик (или банкир).
Для этого еще не выросшего ребенка естественно будет жить в мире, где главной ценностью (важнее, чем секс и деньги) станет публичность. Где ради того, чтобы добиться признания и не прозябать в невыносимой, пугающей безвестности, пойдут на все, лишь бы засветиться в телевизоре или в том, что к тому времени будет вместо телевизора.
