Милостивый государь, милостивый государь, ведь надобно же, чтоб у всякого человека было хоть одно такое место, где бы и его пожалели!
все в руках человека, и все-то он мимо носу проносит единственно от одной трусости… это уж аксиома…
Старуха стояла перед ним молча и вопросительно на него глядела. Это была крошечная сухая старушонка, лет шестидесяти, с вострыми и злыми глазками, с маленьким вострым носом и простоволосая. Белобрысые, мало поседевшие волосы ее были жирно смазаны маслом. На ее тонкой и длинной шее, похожей на куриную ногу, было наверчено какое-то фланелевое тряпье, а на плечах, несмотря на жару, болталась вся истрепанная и пожелтелая меховая кацавейка. [2] Старушонка поминутно кашляла и кряхтела. Должно быть, молодой человек взглянул на нее каким-нибудь особенным взглядом, потому что и в ее глазах мелькнула вдруг опять прежняя недоверчивость
Любопытно, чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся…
– А коли не к кому, коли идти больше некуда! Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти.
«Возлюби, прежде всех, самого себя, ибо все на свете на личном интересе основано»
Все, что полезно человечеству, то и благородно!
Пью, ибо сугубо страдать хочу!
Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами. Соврешь — до правды дойдешь! Потому я и человек, что вру.
ибо надо, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти…
