жизни нечего бояться... Жизнь больше ни на что не годна, кроме как жить. Глупо пытаться копить жизнь, откладывая все на потом, как делают скупые люди. Она не накапливается, потому что... Даже если ты ее не тратишь, она расходуется сама собой.
Я знал людей ровно настолько, насколько позволяли романы, открывающие мне бесконечное разнообразие человечества. Люди всегда становились понятнее в ярком свете литературы. Но когда я впервые в жизни увидел людей в свете собственного разума, без использования какой-либо другой линзы, я понял, что совсем их не знаю.
Наша судьба, нарисованная случайностями, мешает нам увидеть, что произошедшее с нами было набором клише.
— Я знаю, что такое безденежье, Антоний. Когда есть деньги, живется так, словно деньги есть, а когда их нет, живется так, словно денег нет. Жить так, будто у тебя нет денег, когда они у тебя есть, так же глупо, как жить, словно ты при деньгах, когда их нет. Мы подумаем об этом, когда деньги закончатся. А сейчас они есть, так давай наслаждаться.
Я со всеми здоровался и болтал, но ни с кем не дружил.
Жизнь больше ни на что не годна, кроме как жить. Глупо пытаться копить жизнь, откладывая все на потом, как делают скупые люди. Она не накапливается, потому что... Даже если ты ее не тратишь, она расходуется сама собой.
Две любовницы Педро Орсе пожалели его в его одиночестве и занялись с ним любовью. Это была одна из сцен, которая произвела на меня большое впечатление из-за того, что в ней отразились добрые намерения людей
слова Пруста: «Оставим красивых женщин мужчинам без воображения».
футов на шесть. Столы выстроились полумесяцем перед сценой, стулья возле столов покрывали атласные чехлы с огромными бантами на спинках. Слева от сцены расположился о
Я слегка приподнял одеяло и посмотрел на ее обнаженное тело, брызги света сгустились вокруг ее талии, упругой спины, пухлых и больших бедер и сильных ног, одна из которых была полусогнута. В полумраке комнаты ее тело мерцало собственным светом, я видел ее чем-то блестящим, цвета слоновой кости, сияющей лунным блеском и серебром, сверкающей на летнем солнце стволами тополей и розовым кораллом южных морей. Я занимался с ней любовью. Заниматься с ней любовью было не простым и обыденным занятием, каким я его знал. Это был волшебный плащ, словно сотканный из тонкого китайского шелка, украшенный изображениями куртизанок, драконов, воинов, фениксов, пламени, цветов, облаков, скал и пиков, надев который можно было увидеть, что скрыто по ту сторону неба. Ее черты, проступающие сквозь вуаль волос, и руки светились ясным и невинным спокойствием, не похожим ни на ее саркастическую и равнодушную манеру речи, ни на страсть любовных утех. Оно вызывало сострадание и желание защитить. Эти чувства у меня и возникли. У нее было столько разных лиц, она поворачивалась к жизни столь разными сторонами, что я не мог понять, какая она сейчас, ее непохожие образы летали в моем сознании, не соприкасаясь друг с другом. Трудно понять, как человек может занимать такое большое пространство в сознании.
