Потом усмехается одними губами: «Занятный пассаж, не правда ли? Конечно, это всего лишь проза. Фикция, вымысел, но вообразите…
Сначала рождается звук — словно медная струна дрожит где-то рядом. Он отзывается чутким эхом в дальней точке сознания, у самой черты. Затем приходит мысль: там, за чертой, была моя колыбель. Я покинул ее по чьей-то воле, к ней не вернуться.
Звук становится громче, явственней, резче. В нем угадываются мириады гармоник, живущих каждая сама по себе. Их разноголосие невыносимо, оно нарастает, сводит с ума — и вдруг обрывается на предельной ноте. Настает тишина; в ней — память о колыбели, ее последний, едва различимый след. Ее почти неуловимый образ, тень нездешней, очень чужой тоски. Будто восклицание — «Как жаль!» — и все: след теряется среди многих прочих. Вновь слышится медный звук, но теперь он негромок и вполне терпим. В серой мути, как на фотобумаге, проступают контуры и штрихи. Понемногу они связываются в одно, образуя осмысленную картину.
Ибо человек сам себе господин, он же сам себе и убежище (англ.).