Демократия — это такая же огромная ложь, как её партнер по всему миру, капитализм. Демократия есть высшая ступень государственности — и если анархия когда-нибудь восторжествует, то когда падёт последняя стена крепости, демократия будет на другой стороне.
Принципиальным различием между Демократом и шизофреником является то, что фантазии Демократа обладают меньшей красотой и неповторимостью.
Есть и другие возможности, в том числе временное бездействие[25] и временное разделение. Брайан Мартин рекомендует демархию, случайный выбор добровольцев из членов функциональных групп по принятию решений. Барбара Гудвин предлагает лотерею для широкого спектра вопросов, помимо выбора присяжных.[26] Установление правил вообще может быть не важно в тех структурах, что предлагает Вацлав Гавел, которые являются «открытыми, динамичными и малыми» — и временными.[27] А лучше, если «по возможности решение должно быть таким, при котором большинство и меньшинство могут каждое следовать своей собственной политике и объединяться только во избежание столкновений и взаимных вмешательств» (Джованни Бальделли).[28]
Напротив, следует считать, что, даже будучи спрошенным, человек без его согласия обнаруживает вокруг себя правительство, которому он не может сопротивляться <…> Он видит также, что другие люди приводят в жизнь эту тиранию над ним посредством голосования.
] Именно поэтому анархист-денди Оскар Уайльд писал, что «демократия — не что иное, как припугивание толпой толпы в интересах толпы. Это очевидно»
Демократия — это такая же огромная ложь, как её партнер по всему миру, капитализм. Демократия есть высшая ступень государственности — и если анархия когда-нибудь восторжествует, то когда падёт последняя стена крепости, демократия будет на другой стороне. Как говорил Оскар Уайльд, это очевидно
Принципиальным различием между Демократом и шизофреником является то, что фантазии Демократа обладают меньшей красотой и неповторимостью. Он часто выродок и всегда урод. Он может быть симпатичным парнем (бывают заметные исключения), если вам нравятся продавцы подержанных автомобилей, но он обозляется, если ему перечить. Другой человек, не Демократ, иногда может честно признать, что его противник тоже прав, но, — пишет Генри Луис Менкен — «такое отношение совершенно невозможно для демократа. Его отличительным знаком является то, что он всегда атакует своих противников, не только руками, но фырканьем и укорами — он всегда исполнен морального негодования — потому что не уважает честь противника, и, следовательно, сам не держит чести».
Демократия создаёт особый тип человека, Демократа (обычно это мужчина). Его легко обнаружить среди американских политиков и организаторов анархистских федераций. Он стадный задира и элитарный демагог. Он очень много болтает. Он не знает реальной жизни и не осознаёт своего недостатка. Он политизирует всё вокруг, кроме тех прекрасных явлений, существование которых он не может себе представить. Ему необходимо всё держать под контролем. У него (по выражению Макса Штирнера) колёсики в голове. Даже психические процессы, такие как восприятие и память, у него искажены и являются искажающими орудиями его воли к власти. Таким образом, он может лелеять ложные воспоминания о своём детстве, населённом такими же, как он, маньяками — воспоминания о безмятежных деньках, когда, как фантазирует Букчин, «все жили на обильной диете из публичных лекций и митингов».
Демократия — это такая же огромная ложь, как её партнер по всему миру, капитализм. Демократия есть высшая ступень государственности — и если анархия когда-нибудь восторжествует, то когда падёт последняя стена крепости, демократия будет на другой стороне.
Его отличительным знаком является то, что он всегда атакует своих противников, не только руками, но фырканьем и укорами — он всегда исполнен морального негодования — потому что не уважает честь противника, и, следовательно, сам не держит чести».