поймите, что все равно родились бы на свет, причем от тех же самых мамы и папы.
Но можно всё видеть и ничего не понимать.
чисто политически и культурно, а не социально. Я был возмущен тем, что на выборах одна кандидатура, что не печатают Гумилева и Мандельштама, затирают каких-то поэтов, запрещают спектакли и фильмы и даже в букинистические магазины, представьте себе, не берут иностранные альбомы разных «абстракционистов». Но я совершенно не задумывался о том, что рядом существуют люди, такие же, извините, советские граждане, которым негде жить и нечего есть.
Можно ли сказать, что мой папа в своем рассказе «Старый мореход» обидел мамину подругу Лену?
Да. Коли уж мы начали говорить о детских обидах…
Последнее время меня очень часто спрашивают, причем люди серьезные и неглупые, не обижался ли я на своего папу за то, что он в своих рассказах писал обо мне – то есть раскрывал какие-то мои тайны, выставлял на всеобщее обозрение мою частную жизнь. Одним словом, нарушал мои личные границы.
Мне это смешно слушать по двум причинам. Во-первых, я к своим личным границам отношусь… А вот тут-то и надо объяснить, как я к ним отношусь.
Впрочем, литература – одна из самых несправедливых вещей на свете. Еще несправедливей, чем игра на валютной бирже. Два пункта налево – и ты богач, два пункта направо – и ты без штанов, но поди знай, когда надо сдвинуть полозок налево, а когда направо?
что хотел остановить время. Сохранить меня навеки в виде маленького мальчика. Ему это удалось – наверное, до моих сорока лет, пока я пребывал во всех этих комплексах, описанных двумя абзацами выше. Хотя умер этот мальчик гораздо раньше, когда мне был всего двадцать один год. Но уже тогда я был почти взрослый. Вдобавок только что женился, стал уже совсем-совсем взрослым. Наверное, это было для него невыносимо. Тот маленький, чудесный и по-детски почти совсем бесполый мальчик – вдруг превратился в «мужика», усатого и женатого. Невыносимо.
Сначала мне казалось, что я умер – обессмертившись в рассказах отца. Мне было тридцать пять, мне было сорок лет, у меня ничего не получалось всерьез и сильно – и бывало, что злые люди не только за спиной шептались, но и в глаза мне говорили с жестокой насмешкой: «Ну ты же неглупый мужик! Ну ты же сам понимаешь, кто ты такой, что ты из себя представляешь. Ты – Дениска из рассказов, вот и всё!» Тогда мне казалось, что мой папа – своей любовью и своим талантом создав книжного героя, мальчика Дениску, – убил меня.
Но вместе с тем мне казалось, что я тоже убил его – но не только этим ужасным, непростительным, роковым скандалом, о нет! Я убил его самим фактом своего взросления. Папа любил меня так сильно,
Когда я готовился к экзаменам в университет, мама с папой отправили Ксюшу с няней на дачу, еще на ту старую дачу, ждановскую времянку. А сами поехали кататься на пароходе по маршруту Москва – Ленинград. Меня оставили в пустой квартире с тремя репетиторами. Вернее, с необходимостью ходить к трем репетиторам. По русскому-литературе, истории и английскому.
Кстати говоря, толерантность – это и есть вынесение за скобки. Толерантность есть высшая ступень
Ксюша родилась с оттопыренными ушами. Мама и папа очень переживали. Но потом папа сказал: «А давай ей клеить уши пластырем!» Маме это показалось возмутительным, а мне очень забавным. И мы, наверно, полгода приклеивали Ксюшкины ушки, которые торчали вперед даже с каким-то загибом. Мы приклеивали их к нежной коже на ее почти безволосой головке – и все получилось, вот что удивительно. Где-то на шестом месяце ушки нашей девочки выровнялись и с тех пор росли правильно.
