вызывала в памяти тысячи репрессированных. Обратная сторона (жестокость в отношении коммунистов и их приверженцев) учитывалась только отдельными лицами. Тогда даже наш посол в Венгрии Юрий Андропов, давший в МИД телеграмму о необходимой военной помощи расквартированным там советским войскам, многое пересмотрел в своих воззрениях. По слухам, бытующим в Карелии, где он начинал свою политическую деятельность, повешенные на фонарных столбах коммунисты и советские офицеры навсегда стали его «кошмаром жизни».
Только лет через десять (!) я узнала от Марии Ивановны страшный конец ее любимой выпускницы-дипломницы. Майя тогда действительно уехала в Венгрию после регистрации брака и родила в Венгрии дочку. Но она попала в страну совершенно другой культуры, даже другого, не индоевропейского языка, переживающую фактически гражданскую войну и экономический кризис, притом без знания средства общения долго была в квартирном заточении. Ференц оказался, как и следовало ожидать, тоже не готов к бытовым трудностям. А в стране, где часто красовались лозунги «Русские, домой!» или «Смерть госбезопасности!», ее окружала ненависть к русским, только недавно (1956) вторгшимся к ним со своей вооруженной армией. Жестокость, с которой подавили революционный мятеж венгров советские войска, у большинства