сахарные шарики от полумифического гомеопата, который вылечил от рака покойную тещу папиного начальника.
Бусины сияли, они были похожи и на леденцы, и на многоцветье калейдоскопа, и на запретные мамины драгоценности, и на волшебных аквариумных рыбок, и на фантастические вещи, которые можно было увидеть на экранах компьютеров, доступных пока самым везучим…
На все самое прекрасное, что может представить себе ребенок.
Милая, да если б я чего такое умела, я б давно рай бабий на земле сотворила!..
и так и будешь ему навстречу идти, и ничего до последнего мига не подумаешь плохого.
– Какого мига? – заранее радовалась Аня.
– А когда поймешь, что человек знакомый, которого он тебе напоминает, помер давным-давно. А он тебя за память-то уже к себе и подтянул.
подбежала, стукаясь об углы, которыми будто обросла за ночь комната, к окну,
Но Алексей был из тех всесторонне легких и почему-то некрасивых мальчиков, которые читают преимущественно блоги и форумы, а потом поражают собеседников твердостью и причудливостью непонятно по каким верхам нахватанного представления о мире, истории и человечестве в целом.
Сосед оказался один, и от его вида воспоминание о гопниках, ждущих у гаражей, холодным комком шевельнулось внутри взрослого, состоявшегося Улямова. Одетый в синие тренировочные штаны и белую майку, сосед словно бы вышел на пару минут из дома барачного типа за сигаретами без фильтра. Прозрачные глазки гнездились у переносицы почти впритык друг к другу, а растительность на круглом черепе без предупреждения переходила в небритость на лице и уползала по шее вниз, в седоватое нагрудное гнездышко.
В этом самом доме, на третьем этаже, была большая квартира, населенная тремя неведомо кем приходящимися друг другу бабушками: Вера красилась в морковно-рыжий и любила крупные броши, Надежда ходила с элегантной тростью и уже не считала нужным краситься, а у Клавдии, самой старшей, волос не было вовсе, и на голой бежевой голове она носила сложно намотанный тюрбан.
Ибо держится на ней дом и ныне, и присно, и во веки веков! Вредители! – добавил Петр Васильевич и бросил якорь.
У соседей собака заметалась по участку, хрипя от распирающего шерстяную грудь чувства долга.
