прядь черных женских волос.
Вставшее солнце осветило его комнату; но свет дневной не разогнал налегших на него ночных теней и не изменил его решения.
Ему даже приятен был психологический анализ, которому он предавался. Чуждый до сих пор всякого соприкосновения с женщинами, он и не подозревал, как знаменательно было для него самого это напряженное разбирательство женской души.
Одним словом: растрепанный человек!
Вы не поняли ничего, вы не поняли, что я вам говорила, вы Бог знает что вообразили обо мне, вы даже не подумали, чего мне это стоило — написать вам! Вы только о себе заботились, о своем достоинстве, о своем покое!
— Голос хороший, — ответил Аратов, — но она петь еще не умеет, настоящей школы нет. (Почему он это сказал и какое он сам имел понятие о «школе» — Господь ведает!)
Аратов не вьвдержал и улизнул, унося в душе смутное и тяжелое впечатление, сквозь которое, однако, пробивалось нечто ему самому непонятное — но значительное и даже тревожное.
Мягкое сердце в какую хочешь сторону гнется.
и несхожее с отцовским лицо носило отпечаток отцовского выражения
