— Дети ни в чем не виноваты.
На каждое слово Нильс ударяет пальцем Тоню по коленке, словно вколачивает в нее эту истину: дети-ни-в-чем-не-виноваты.
— В чем не виноваты? — спрашивает Тоня едва слышно.
— Ни в чем. Все глупости взрослые делают сами.
— Слезы — это не опасно, — сказала однажды мама.
Тоня Глиммердал стоит перед лощеным богачом, и ей ужасно хочется треснуть его по башке. Важные вещи — это дом и друзья, мама и папа, звуки скрипки и горы, река и море, которое поднимается, — вот это важно. А деньги совсем не важны.
— Что за прелесть — веснушки на коленках, — восхитился Бог.
Гунвальд живет так давно, что «раньше» может означать какое угодно время.
Если ты хочешь узнать что-то о море, ты должен быть на море, иначе нельзя
К любовным страданиям Тоня относится с большим уважением. У нее самой их никогда не бывало, зато у тети Эйр были, да такие, что весь старый дом стоял на ушах. Тетя неделю провалялась в кровати и отказывалась встать, пока чума не выкосит под корень всех этих мужиков, мерзавцев таких, — вот как она говорила.
Самое прекрасное в соковых днях — пена, которую Гунвальд снимает с кипящих кастрюль с соком. Так бы он ее выбросил, но Тоня мажет ее на бутерброды и ест, пока живот не надувается, как резиновый мяч. Сидеть на кухне у Гунвальда в доме, пропахшем ягодами, и есть бутерброды с теплой розовой пеной — примерно так Тоня представляет себе жизнь на небесах.
Она лежит, и ей почти плохо от мысли, как хорошо ей скоро будет.
Весну нельзя остановить, даже если твоя собственная жизнь идет наперекосяк.
