Смерть — не самая жестокая участь, — проговорил сверху Дарист. — Если она была тебе другом, ты будешь тосковать по её обществу, и в том — истинная причина твоего горя. Ты жалеешь себя самого.
— Может, ты снова начнешь рассказывать мне о своем походе? О чем ты будешь говорить? О беззащитных детях, которых убивал? О женщинах, разрубленных надвое кровавым мечом? О пылающих домах и хлевах, о том, как в огне заживо гибли люди и скот? И тогда в твоих глазах вновь вспыхнут отблески тех давних пожаров. Давай, отец, вороши пепел прошлого.
Высокомерный, неуступчивый, всегда считающий себя правым и готовый в припадке гнева схватиться за меч.
«Тяжело... Очень тяжело... Мама, посмотри на своих дочерей... если тебе оттуда... нас видно»
«Можно покинуть дом, где мы родились, но сам он навсегда останется с нами»
«Но кровь — это цепь, которая никогда не рвется».
«Мы и сами не замечаем, как вступаем на опасную тропу, идем по ней шаг за шагом, даже не подозревая, что уже движемся по краю пропасти. Казалось бы, все остается таким, как и было. Те, кто рядом с нами, не видят в нас никаких внешних перемен. Более того, мы не ощущаем и внутренних изменений. Только иногда... какое-то непонятное напряжение, некий неясный страх в душе. Первые свидетельства нарушенного равновесия».
Знаешь, Корик, выражение «боевая слава» красиво звучит лишь в сказаниях и в балладах. Там все выглядит вдохновляюще, как на старинной шпалере. И даже головы красиво валяются в лужах крови. Ты еще до Рараку успел понюхать, чем пахнет настоящее сражение. Так что оставь боевую славу сочинителям баллад и... призракам.
«Но теперь я понимаю: Рараку все равно не принадлежит Дриджне. Можно утверждать что угодно, но слова останутся лишь словами. Рараку священна не благодаря Дриджне. Она священна сама по себе. И сейчас пустыня пробуждается, исполненная гнева. Она бурлит! И гнев ее направлен против тебя, богиня, и против всех нас».
Боль — это лишь путь, ведущий к безразличию. А безразличие калечит душу.
