От взрывной волны дрожали стены, звенела посуда и стекла в окнах, заклеенных белой бумагой накрест. Поднимались клубы пыли и соседние постройки, если не падали как карточные домики, то подобно спичке загорались. Те же, кому посчастливилось, зияли дырами двух-трех квартир, заставляя соседей разбегаться в панике. Соседи…. Были такие, что снимали свои последние минуты на камеру, или фиксировали гибель и ужас павших горожан, знакомых и просто прохожих… Кощунственно, скажете вы, нет — это единственное свидетельство никому не нужной гражданской войны, современного мира. Это истина, которую не смогут оправдать те, кто скрывается за звучной аббревиатурой АТО, кто цинично и преднамеренно убивает свой народ, посылая брата на брата, выкрикивая лживые лозунги, затуманивая головы половины населения, чтобы убить тех, кто думает иначе
в ее жизни изменилось многое. Теперь она не накрывала стол, не ужинала у телевизора, а постоянно перехватывала что-то приготовленное на скорую руку и непременно стоя напротив окна. Все реже стелила постель, засыпая под ночные новости, на диване, укутавшись в теплый плед, не снимая одежды.
Там, в столице ее бывшей Родины, президент-самодур с трибуны обещает детям зоны АТО «райскую» жизнь в подвалах. Там, в центре культуры ее бывшей страны, талантливые комики выставляют напоказ фотографии детских гробов, а «единый» народ, борющийся за целостность земель, хохочет над оборвавшейся детской жизнью. Вот это настоящий цинизм и полный упадок, не просто нравственности, это совершенная потеря ЧЕЛОВЕЧНОСТИ.
Плачь! Не стесняйся, не сдерживайся. Станет легче. А я буду всем — жилеткой, грушей для битья, да и всем остальным. Только не убегай и не гони. Ты мне нужна, ты часть моей души, мой воздух. Я люблю тебя каждой клеточкой и не представляю жизни без тебя. И ты любишь меня, даже если не успела этого понять. Вместе мы сделаем то, что не сможем поодиночке. Только рядом мы познаем счастье и передадим его по наследству.
Ты знаешь, каково это неделю не дозваниваться сестре в Красный Лиман, зная, что у нее сын, внук, мама в Краматорске? А там, взрывают все без разбора. Затем, рано утром, получить от нее звонок, со словами, с надрывом в голосе:
«Над моим домом военный вертолет! Это украинцы! Деревья вырывает… Я в подвал. Прости если что…» И все, связи больше нет. А сможешь ли ты понять, когда родственники из Киева, Днепропетровска, резко забывают о твоем существовании и жалеют одного звонка, хотя бы узнать, жива ли еще. Не знаешь. И желаю, чтобы больше такое никто не переживал.
Весна принесла небольшую надежду — стал свободный Крым. Да и жители ее края высказали свое слово. А сколько можно молчать?! Кто-то скачет на майданах, в то время пока в ее регионе работают. Но вот те, кто скакал, забыли, наверное, что на Донбассе живут не рабы, а труженики,
Майдан был мирной акцией студентов.
— Правда? Ты там был?
— Нет! Но я читать умею.
— Наверное, все еще слушаешь «радио свободы» — она усмехнулась. — Представляешь, а я там жила. С Киева уехала в самый разгар событий, когда всех кто с Донецка стали ликвидировать. И в Крыму была, специально поехала, увидеть все своими глазами, до их референдума, чтобы понять, где правда, а где ложь. Да и в Донецке я не гость, там у меня вся жизнь… прошла.
— Ну, знаешь ли, жить, это не значит, знать правду.
— Конечно, с горки же виднее, что там у нас, на болоте. Вот только и знать мало. Надо как минимум видеть! Видеть, что вокруг тебя и доверять собственным глазам. А еще нужно ВЕРИТЬ себе!
И причем тут Крым?
— А все взаимосвязано. Но ты права. Мы говорим о Донбассе. Бунтовать из-за языка! Да где это видано, жить в Украине и требовать назначить государственным язык чужой страны! Это что, нам, россиянам, прислушиваться ко всем, кто переселился и вводить в конституцию молдавский, киргизский и прочие языки?! Кто же вам запрещал говорить? Так нет, давай громить госадминистрации, устраивать пикеты, разгонять студентов.
— Ты все сказал?
— Нет.
— И не надо больше. Язык, с каким мы родились, собственно, был делом пятым. Нас пытались его лишить еще десять лет назад, когда произошел первый майдан, померанжевый. И колючей проволокой оградить и
Да я еще и рассмотреть не смог. Я про другое. Какие девушки вокруг тебя крутятся.
— В том то и дело, что крутятся.
— Не понял. — удивился Глеб и уставился на друга.
— Что тут не понять? Давай будем откровенными. Любую вспомни. Да — ноги от ушей, молодость как первоцвет. Но глаза — пустые! Разговоры — короткие! Не успели переспать, причем, практически всегда, после нескольких часов знакомства, дальше, как по одному сценарию: «Дорогой! А ужинать, мы, где будем? Любимый — а ты мне денежку дашь? Ой, зая, я сегодня такие сережки видела, а к ним колечко…» Да какой я зая?! Я себя, поверишь, почти всегда, этаким банкоматом ощущал.
Ника не вдохновлялась осенью, видя в ней лишь уходящую красоту природы. Не восхищал ее золотой лист, воспетый поэтами. И, сколько она себя помнила, даже ребенком не «купалась» в листве, как ее одноклассники. Она не плела из умерших листьев веночки и не запечатлевала себя на фото в «золотой короне». В осени она видела лишь приближение зимы,
