Но уже импровизатор чувствовал приближение бога…
Чужая мысль чуть коснулась вашего слуха, и уже стала вашею собственностию, как будто вы с нею носились, лелеяли, развивали ее беспрестанно.
Я царь, я раб, я червь, я бог.
Державин.
Однако ж он был поэт и страсть его была неодолима: когда находила на него такая дрянь (так называл он вдохновение), Чарский запирался в своем кабинете, и писал с утра до поздней ночи.
Я царь, я раб, я червь, я бог.
Затем, что ветру и орлу
И сердцу девы нет закона.
Наши поэты не пользуются покровительством господ; наши поэты сами господа
Чарский погружен был душою в сладостное забвение… и свет, и мнения света, и его собственные причуды для него не существовали. – Он писал стихи
Всё это очень не понравилось Чарскому, которому неприятно было видеть поэта в одежде заезжего фигляра.
Однако… надобно подумать о моем первом вечере. Как вы полагаете? Какую цену можно будет назначить за билет, чтобы публике не слишком было тяжело, и чтобы я между тем не остался в накладе? Говорят, la signora Cataiani[8] брала по 25 рублей? Цена хорошая…
