А я надела свои любимые шорты и маечку, которая шла мне необыкновенно.
– Послушай, можешь считать меня какой угодно дурой, но я хочу знать, то есть… я не могу не думать об этом деле.
ближе к четырем утра мужики
кивнула бабка, и мы шмыгнули в коридор, который очень быстро
ввела нас в заблуждение тем
Мы с Женькой переглянулись и с некоторым восхищением
румянцем. На нас она взглянула
явно скучал и вертел в руках ключ. Пальцы толстенькие, короткие, с неровными, точно обгрызенными ногтями. При виде нас он оживился, громко сказал «здравствуйте» и «присаживайтесь», после чего продолжил возню с ключом, но теперь выглядел не просто скучающим, а задумчивым. Я взглянула на Женьку, но спросить, что это за тип, не рискнула: комната маленькая – и мой вопрос он бы непременно услышал.
Мы сели у окна на расшатанные стулья, Женька откашлялась и дипломатично заявила:
– Хорошая погодка сегодня…
Дядьке надоело тоскливо пялиться на закрытую дверь, и он решил поддержать разговор. Женька на радостях запела соловьем, легонько толкнула меня в бок локтем и с видом ярмарочного зазывалы сообщила:
– А это, Яков Семенович, моя подруга Анна Асадова…
– Ага, – хмыкнул он, – автор детективных произведений.
– Я пока написала только один роман, – испуганно сообщила я, сообразив, что дядька здесь самый главный.
– Сейчас все пишут, – сказал
неровными, точно обгрызенными ногтями. При виде нас он оживился, громко сказал «здравствуйте» и «присаживайтесь», после чего продолжил возню с ключом, но теперь выглядел не просто скучающим, а задумчивым. Я взглянула на Женьку, но спросить, что это за тип, не рискнула
Пока Аверин не объявится, не будет мне покоя, а вдвоем нервничать куда как сподручнее.
