«Mais c'est tres serieux, messieurs, ne riez рas![6]»
насколько может быть бесконечно терпеливой любви, сострадания и всепрощения в ином женском сердце.
Казалось, что в это мгновение каждый цветок, последняя былинка, курясь жертвенным ароматом, говорила создавшему ее: «Отец! Я блаженна и счастлива!»
Я закрыл руками лицо и, весь трепеща, как былинка, невозбранно отдался первому сознанию и откровению сердца, первому, еще неясному прозрению природы моей…
Я сорвал с себя ее косынку и целовал ее, не помня себя от восторга; несколько минут я был как безумный!..
Я сорвал с себя ее косынку и целовал ее, не помня
Я старался дышать ровнее и спокойнее, но сердце задушало меня своими смятенными ударами
Я старался дышать ровнее и спокойнее, но сердце задушало меня своими смятенными ударами.
Я готов был плакать от неудачи. «Но только б мой букет был возле нее, – думал я, – только бы она о нем не забыла!» Я лег неподалеку на траву, положил под голову правую руку и закрыл глаза, будто меня одолевал сон. Но я не спускал с нее глаз и ждал…
Говорили, что муж ее ревнив, как арап, не из любви, а из самолюбия.