кономика дефицита на рынке гетеросексуальной любви диктует женщинам, что они должны превзойти других женщин, чтобы заработать любовь мужчины и безопасность, которую он обеспечивает. В профессиональной среде, где доминируют мужчины, — будь то корпоративная юридическая фирма или технологический стартап, — конкуренция между женщинами поощряется, поскольку создается впечатление, что для «второго пола» доступно только определенное количество рабочих мест. Зачастую такие женщины, встревоженные и подавленные, более агрессивны и ожесточены, чем мужчины их круга. Капитализм и патриархат поощряют конкуренцию среди женщин. Женщин приучают быть соперницами.
«Я запасаюсь книгами. Они — люди, которые меня не покинут» [
Однажды Секстон описала свою жизнь до 1957 года такими словами:
Я изо всех сил пыталась вести нормальную жизнь, ведь для этого меня воспитали, и именно этого хотел от меня муж. Но белый штакетный заборчик не спасает от натиска кошмаров. Мне было около двадцати восьми, когда оболочка благопристойности разлетелась: у меня случился психотический срыв и я попыталась покончить с собой
Они оценивают конкуренцию, они наблюдают за соперницами, время от времени находят конфиденток и очень редко заводят друзей.
Так аудитории превращались в храмы поклонения, а иногда и в поле битвы между поколениями.
Влекомая самой примитивной силой — силой денег — все невозвратнее, все дальше и дальше от писательства… Ночью чувствую неистовое желание, животный импульс оттолкнуть Джули от пишущей машинки, голоса зовущих меня детей — как я хочу просто отсечь их, словно руки, хватающие спасательную шлюпку… Моя борьба — попытки увязать работу и жизнь… Все это время я терзаюсь перегружена перенести отсрочить и все равно накатывает это безумное желание, как сексуальное возбуждение… чувствую: творчество заперто во мне, рвется наружу… 1953–1954: я все еще разрываюсь между сотней дел, все еще мечусь. Бьюсь, словно запертая плотиной река, жаждущая обрести свое великое русло
У Тилли под рукой редко оказывалась тетрадь; ее мысли дошли до нас в виде отрывочных, не датированных предложений, напечатанных на черновой бумаге. «Ни минуты, чтобы присесть и подумать [132], — гласит одна из таких записей. — Это конец творчества… меня уничтожают. Я даже не знаю, не разучилась ли писать… Жизнь (работа, которая отнимает так много меня, семья, которая отнимает так много меня) действует как анестезия [133]. Я так устала физически. Ночами я сплю крепко, без сновидений».
сли бы я только могла ненадолго отойти от дел, если бы у меня было время и хотя бы глоток тишины, то, может быть, я смогла бы это сделать… Я смогла бы прокрасться в прошлое и стала бы медленно, старательно воздвигать эту исполинскую, великолепную махину, так, чтобы красота и героизм, ужас и знаковость тех дней пронзили бы ваши сердца, оставив в них неизгладимый след
Я не знала о том, каково это —
Быть собой, и нуждалась в еще одной
Жизни, портрете, чтобы понять.
Такова моя боль, и тебе ее не унять.
Я искала себя, получилось тебя создать.
Они сказали —
Я виновна. В голове
Зеленых ведьм лишь шепот, их проклятья
Жгут и сочатся, будто сломан кран;
Наполнен мой живот и колыбель твоя.