мы непосредственно приписываем даже самым низшим силам природы некоторую вечность и вездесущность по отношению к которым ни на одну минуту не вводит нас в заблуждение недолговечность их случайных проявлений
Ибо бесконечность apartepost[4] без меня так же мало заключает в себе ужасного, как и бесконечность aparteante[5] без меня: они ничем не отличаются одна от другой, кроме того, что в промежутке между ними пронесся эфемерный сон жизни.
сила, которая раньше приводила в движение какую-нибудь теперь исчезнувшую жизнь, это — та самая сила, которая проявляется в другой жизни, теперь цветущей, — эта мысль почти неотвратима.
«В гладиаторских боях мы обычно презираем робких и униженно молящих о пощаде. Наоборот, мы хотели бы сохранить жизнь тех, кто храбр и мужествен, кто сам отважно предаёт себя смерти» (Cic. pro Milone).
будем есть и пить, ибо завтра — умрём, и не будет более удовольствий (лат.)
Страх смерти основан на иллюзии исчезновения я и, при том, сохранения мира. На самом же деле верно скорее противоположное: исчезает мир, а сокровенное ядро я, носитель и создатель того субъекта, в чьём представлении мир только и существует, остаётся.
Не менее заслуживает упоминания высоко замечательное и в контексте поражающее место в «Jacques fataliste» Дидро: «огромный чертог, и на фронтоне его надпись: я не принадлежу никому и принадлежу всему миру; вы были здесь прежде, чем вошли, вы будете здесь, когда уйдёте отсюда».
Глупые, недальновидные, они воображают, будто может существовать что-то такое, чего не было раньше, или будто может погибнуть то, что прежде существовало.
Никто разумный не поразмыслит, что люди существуют, пока они живут (ведь это и зовётся жизнью) и терпят как ту, так и другую участь; также, никто не поразмыслит, будто до рожденья человек — ничто, и будто, он ничто и после смерти. (лат.)
Зато необходимо здесь обратить внимание на то, что муки рождения и горечь смерти представляют собою два неизменных условия, при которых воля к жизни пребывает в своей объективации, — т. е. благодаря которым наше внутреннее существо, возвышаясь над потоком времени и смертью поколений, вкушает беспрерывное настоящее и наслаждается плодами утверждения воли к жизни. Это аналогично тому, что бодрствовать днём мы в состоянии только при том условии, чтобы каждую ночь проводить во сне, и это представляет собою комментарий, какой даёт нам природа к уразумению трудной загадки жизни и смерти[14].
Именно таким воззрением, бесспорно, и является последовательный материализм, например — эпикуровский, как и противоположный ему абсолютный идеализм, например берклиевский, как и вообще всякий философский принцип, зародившийся из верного aperçu[9] и добросовестно разработанный.
