Он прозондировал почву, закинул удочки, но пока что не
– Ты все еще в ювелирном бизнесе?
– Трахают ли еще священники маленьких мальчишек?
«Держись за свой гнев, – велела она себе. – Не отпускай!»
А вы можете поцеловать меня в задницу. Я уже сказала, что счастлива помочь вам советом. Но у меня своя жизнь. Я не лечу в Нью-Йорк.
Сердце Трейси разрывалось. Она чувствовала себя так, словно душа расстается с телом. Посмотрела на сына, вешавшего стеклянные фигурки оленей на ель. В соседней комнате звучали гимны. Голос Жана Риццо не вписывался в эту картину. И Джеф тоже.
Закрыв глаза, он словно услышал ее голос: «К чему мне экстази, дорогой, когда у меня есть ты?»
Джеф тосковал по Трейси сильнее всего именно на Рождество.
Вероника, с ее высокими славянскими скулами, полными губами и алебастровой кожей, всегда выглядела скорее герцогиней, чем проституткой. Но сейчас заученное высокомерие ее покинуло.
Но Гюнтер Хартог умирал. Серая пленка смерти застилала запавшие глаза и сковывала скелетоподобное тело, как туман раннего утра. Руки и ноги превратились в сухие прутья, и кожа походила на старый пергамент. Он отпустил сиделку и пригласил Жана сесть рядом.
Из-за тебя я потерял единственную женщину, которую любил.
Унижение от того, что ее отвергли, померкло, но воспоминание о словах Джефа до сих пор жгло.
Единственная женщина, которую он любил…
Все хорошее приходит к тебе, когда делаешь хорошее, –
