люди используют тело так, как это принято в том сообществе, которому они принадлежат.
началом Крымской войны найти описания слез по отношению к царю довольно сложно.
Можно предположить, что предельное выражение эмоций не может эксплуатироваться в ритуалах и перформансах слишком часто и долго; к тому же во время Крымской войны представлялось достаточно поводов уже не для ритуальных слез.
Реакция зрителей — то есть уже участников действия — полностью соответствовала предполагаемому сценарию: «вторая слеза» теперь была замечена у всех
снова раздалось ура! когда Императрица шествовала по фронту и поздравила преображенцев с благоволением монаршим.
Здесь Николай включил семью в общий военно-парадный сценарий — или, точнее, продемонстрировал военным свои семейные чувства и тем самым приблизил их к кругу
В майской книжке «Москвитянина» 1849 года описывались «Торжественные празднества в новом Императорском Кремлевском Дворце», среди которых было «Освящение камня в воспоминание формирования лейб-гвардии Преображенского полка».
Это один из немногих примеров, когда слезы вызваны не семейно-народными событиями, а ритуалом, связанным с армией. Однако уместность слез здесь очевидна: Преображенский полк — «родоначальный полк… поставленный Императором Петром Великим, с Семеновским близнецом его, в постоянный щит Православия, Престола и Царства».
Более того, описание слез здесь представлено с некоторой военной эмоциональной скупостью: указывается число слез (две), и появлению каждой дается рациональное объяснение, тем самым — легитимация. Кроме того, слезы здесь даны в конструкциях без субъекта («почесть освятилась… слезой», «явилась… слеза»), и подобная официальная обезличенность также вводит их в официальный дискурс.
Еще одна группа событий с участием Николая I неизменно включает в себя слезы участников и зрителей: это визиты царя в Москву (в марте-апреле 1849 года и августе 1851-го).
Агенты III отделения записывали разговоры в людных местах и оформляли их в отчеты и доклады для администрации.
Судя по их содержанию, лучшей ожидаемой реакцией от читателей и слушателей царского манифеста опять же были слезы восторга перед царем и его действиями, их безусловное одобрение
при слушании собственноручно написанного манифеста, в который Корф внес минимальные корректорские правки, царь плакал от умиления — выступая одновременно и в роли субъекта перформанса, и объекта, то есть участника.
…От государя выбегает граф Орлов в каком-то восторженном положении, утирая рукой слезы.
— Ах, Боже мой, — вскричал он, — что за человек этот государь! Как он чувствует, как пишет!.. лучше, конечно, никто не напишет. Конечно, вы могли бы употребить стиль более изящный, но никогда никто не будет в состоянии высказаться с такой энергией, чувством и сердцем. Это именно то, что нужно для нашего народа. Невозможно сделать лучше!
По мнению руководителя политической полиции, для коммуникации власти с «нашим народом» необходимы «энергия, чувство и сердце», но не рациональные объяснения
Первым официальным откликом на них Николая I стал Манифест 14 марта 1848 года.
