Я скажу тебе очень не малозначительное слово: что нет ничего одного самого по себе, что не назвать тебе правильно никакого качества вещи, но что назовешь ты великим, то покажется малым, что — тяжелым, то — легким, и все таким же образом; так что нет ничего одного, ни по бытию, ни по качествам: все, чему неправильно приписываем мы понятие бытия, происходит от стремления, движения и взаимного смешения вещей; ибо ничто никогда не существует, но все бывает. И в этом, кроме Парменида, сходились все по порядку[19] мудрецы: Протагор, Гераклит, Эмпедокл, и главы поэтов во всяком роде: в комедии Эпихарм, в трагедии Омир, — который, сказав:
Видеть бессмертных отца Океана и матерь Тефису,
прибавляет, что все есть порождение течения и движения. Или он, кажется тебе, не это говорит?
Хорошо, конечно, и благородно, дитя мое; так должен говорить, кто заявляет свое мнение. Но давай рассмотрим сообща, здраво ли оно, или пусто. Знание, говоришь, есть чувствование[16]?
Теэт. Да.
Сокр. Ты сказал, должно быть, не маловажное положение о знании, а такое, которое объявлял и Протагор; только он то же самое высказал другим образом, ибо говорил, что человек есть мера всех вещей[17], — существующих, что они существуют, не существующих, что они не существуют. Вероятно, читал?
Теэт. Читал, и много раз.
Но неплодным не дала она способности бабничать, ибо человеческая природа слабее, чем могла бы усвоить искусство в том, чего не испытала: напротив, женщинам, неплодным по возрасту, желая почтить их сходство с собою, приказала это.
Что ты! Но если бы кто, хваля тебя за беганье, говорил, что он не встречал никого из юношей, столь быстрого на бегу, а потом, состязаясь, ты был бы побежден сильнейшим и быстрейшим: то думаешь ли, что меньше был бы прав хваливший тебя?
Эх, чудак! ты не слышал, что я сын благородной и строгой[11] повивальной бабки Фенареты?
Теэт. Это-то уже слышал.
Сокр. А слышал ли, что и я занимаюсь тем же самым искусством?
Теэт. Вовсе нет.
Сокр. Знай же хорошо, что так; только не оговори меня пред другими. От иных я таюсь, друг мой, что владею таким искусством, — и они, по незнанию, не говорят о мне этого, — а говорят то, что я человек самый несносный, привожу людей в недоумение[12].Слышал ли ты по крайней мере это?
Теэт. Слышал.
Сокр. А сказать ли причину?
Теэт. Конечно.
учиться не значит ли делаться мудрее в том, чему учишься?
Теэт. Как не значит.
Сокр. А мудрецы мудры, конечно, мудростью.
Теэт. Да.
Сокр. Но это отличается ли чем-нибудь от знания?
Теэт. Что такое — это?
Сокр. Мудрость. Или в чем знатоки, в том самом и мудрецы?
Теэт. Как же.
Сокр. Стало быть, знание и мудрость — то же самое.
Теэт. Да.
чего-нибудь, для чего-нибудь; а что есть нечто существующее или бывающее само по себе, — того, как показывает изложенное нами рассуждение, не следует ни самому говорить, ни от другого принимать.
Сокр. Тебе, думаю, случалось уже много раз слыхать вопрос: калим доказательством можно подтвердить слова того, кто исследовал бы, что теперь, в настоящую минуту, спим ли мы, и обо всем, о чем рассуждаем, рассуждаем ли во сне, или бодрствуем, и то, что между собою говорим, совершается наяву?
Каждому из этих чувств, по рождению, современен и чувственный род: зрению — цвета, по различию его, различные, слуху, таким же образом, звуки, — а другим чувствам представились сродными другие чувственные предметы. Что же такое значит для нас это разглагольствие, Теэтет? Понимаешь?
Феодор, кажется, не худо гадает, друг мой, о твоей природе: ведь удивляться есть[22] свойство особенно философа; ибо начало философиине иное, как это, и тот, кто Ириду назвал порождением Тавманта[23] (удивляющегося), не худо знает ее генеалогию. Но, понимаешь ли, теперь, отчего по учению Протагора, о котором мы говорим, выходит так, или еще нет?
