Хлеборезка — шалава и пьянь. Бывшая проститутка. Две судимости. Я хорошо ее знаю. Ерёменко алкаш. Два месяца назад из дурки вышел. А ты-то с ними чего делал? И зачем вы сюда пришли?
Селиванов немного смутился.
— У меня запой.
— А.
Шурик раскачался и перевернулся на бок. Кровать затрещала. Он был похож на морского слона. Селиванову пришла в голову дурацкая картинка. Он подбрасывает кусок морковки, и Шурик ловит ее в воздухе своим огромным ртом.
Это было невыносимо — смотреть на огромную кучу человеческих страданий.
— А ты во сне плакал, — сказала она.
Селиванов посмотрел в окно. Начинало светать. Улица была пуста.
— Пора мне уходить, — сказал он. — Отец ждет.
— Ну, раз пора ― значит, пора.
— Пока.
— Счастливого пути.
Селиванов посмотрел на нее, передернулся от отвращения и пошел по коридору к выходу.
В свой последний запой Селиванов уходил тяжело и отрешенно. Он не пил четырнадцать месяцев. Жена в очередной раз наивно поверила, что теперь так будет всегда.
Пришла Марина и стала рыться в холодильнике, отклячив голый зад. Селиванов подумал, что эта шалава сожрет продукты, которые несчастному Шурику принесла старенькая мама. И заплакал.
Мертвое навсегда останется мертвым. Никакого продолжения потом не будет.
— Я пошла отсюда, — сказала Марина.
— Надо вызвать кого-то, — пробормотал Селиванов. — Ментов или скорую.
— Флаг в руки, барабан на шею. Хоть пожарных. Я сваливаю.
Раздатчица налила. Селиванов расплатился, тут же выпил залпом и со стаканчиком сока переместился за столик. Внутри раскручивался маленький сияющий моторчик. Он набирал силу. Возникло дурацкое желание найти где-нибудь подкову и разогнуть ее на глазах изумленной раздатчицы.
— Был мой приятель Витя Ерёменко и еще одна баба. Не знаю ее. Марина зовут. Беззубая.
— А, это Хлеборезка, — сказал Кривенко
