Когда-то – мне кажется, с тех пор прошли годы, а не недели, – я был человек как человек. Дни, часы, минуты имели свою определенную мысль; дух мой, молодой и богатый, был полон фантазий. Он любил развивать их передо мною без связи и без конца, рисуя неисчерпаемые арабески на грубой и тощей ткани жизни.
Тюрьма есть существо ужасное, совершенное, нераздельное: наполовину дом, наполовину человек, – а я ее добыча.
этой умственной анатомии осужденного может таиться не один урок для осуждающих
Смерть делает человека злым.
Под самым носом у меня хлопали в ладоши. Самый любимый король – и тот был бы, кажется, холоднее встречен.
А все же, жалкие законы и жалкие люди, я не был злым человеком.
До осуждения своего я больше каялся; с тех же пор, кажется, в мозгу моем осталось только место для мыслей о смерти. А между тем я хотел бы много каяться.
Ум мой отставал от ее ума.
Злым не бывают из одного удовольствия.
– Преступник! У тебя доброе сердце?
– Нет, – ответил я.
