Однако я утешалась мыслью о том, что все это, возможно, пройдет: много из того, что я вам здесь рассказала, скоро устареет; следующему поколению покажется сомнительным то, что полыхает во мне теперь.
Все эти века женщины выступали в роли волшебных зеркал, в которых мужчины отражались настоящими гигантами. Без такого волшебства Землю наверняка еще покрывали бы джунгли и болота.
Для обоих полов (вот они, толкаются за окном) жизнь — это тяжкая, нескончаемая борьба. Для нее нужна невероятная смелость и сила, но более всего она требует уверенности в себе — ведь мы так любим иллюзии. Без этой уверенности мы беспомощны, как младенцы.
Женщины просидели взаперти миллионы лет, и стены уже так пропитались их творческой силой, что кирпичи и известь не вмещают ее – теперь она выплеснется на перья, кисти, политику и торговлю
Нам некуда спешить, нам незачем блистать. Нам ни к чему быть кем-то еще, кроме самих себя. Нас всех ждет рай в сопровождении Ван Дейка. Как великолепна жизнь, как щедра, как незначительны мелкие склоки и горести, как прекрасна дружба и общество себе подобных – и, закурив сигарету, вы опускаетесь на подушки на подоконнике.
Странное дело, подумала я. История мужского противостояния женской эмансипации оказывается чуть ли не интереснее самой эмансипации.
Вот и всё. Интеллектуальная свобода зависит от материальных факторов.
Все ужины приготовлены, тарелки и чашки вымыты, дети отправлены в школу и выпущены во взрослую жизнь. Ничего не осталось. Всё в прошлом. А в биографиях и исторических трудах об этом ни слова. И все романы невольно лгут.
Доказательство тому – «Гордость и предубеждение», «Миддлмарч», «Городок» и «Грозовой перевал», ведь не будь этих предшественниц, Джейн Остин, сестры Бронте и Джордж Элиот не написали бы ни слова, так же как Шекспир ничего не создал бы без Марлоу, а Марлоу – без Чосера, а Чосер – без всех тех забытых поэтов, что вымостили ему путь и укротили необузданный английский язык. Шедевры не появляются на свет случайно и обособленно, за
Представив этих несчастных женщин, которые трудились год за годом, и две тысячи фунтов были для них огромной суммой, и то, как тяжело им было собрать тридцать тысяч, мы принялись клясть ужасающую бедность нашего пола. Чем занимались наши матери, что не оставили нам никакого наследства? Пудрили носики? Любовались витринами магазинов? Загорали в Монте-Карло?
