его настоящей родиной был античный мир, где он чувствовал себя действительно как дома, и латинский язык был, можно сказать, его настоящим родным языком; на нем он не только писал с легкостью Цицерона или Тита Ливия, но и говорил на нем совершенно свободно, – во всяком случае, гораздо свободнее, чем на своем родном голландском наречии