дети Риммы были ее позором и ее горем. Но горе ее стало ее счастьем, ее достоинством, ее жизнь была полна, заполнена, она, тетка Римма, была счастлива, и тетка Капитолина жила счастьем сестры, не имея своей жизни. Ничего не надо бояться, надо делать, все делаемое, даже горькое, бывает счастьем, а ничто — ничем и остается. И Клавдия — не счастливее ли она матери? Тем, что не знает, кто отец ее ребенка, ибо мать знала, что любила мерзавца. Аким вспомнил отца: лучше было б его не знать! И Аким поймал себя на мысли о том, что думая об отце, о Клавдии, о тетках, он думал не о них, но о революции. Ревюлюция ж для него была и началом жизни, и жизнью — и концом ее.