Я провалилась даже не в этот голос, а в его предчувствие.

Он пел об известном и неизвестном мне. У нас с ним были общие места — например, сны, которые, я точно была уверена, мы видели одни и те же. А в некоторые мне еще только обязательно предстояло попасть. В тот город на холме, который мелькал из песни в песню. На какой он карте? Земной или небесной? Можно было принимать прекрасное и отказываться от него. Как можно относиться к электричеству? Где та сторона стены восхода? А что за кольца? Кто такие ястреб в сияющем небе и та, что приносит дождь? Он знал.

Он брал мои руки, вкладывал в мои ладони новые имена. Он называл те, которые я понимала, и те, которые мне еще только предстояло расшифровать.

Он поразил меня. Как можно было одновременно говорить о путях, о судьбе и тут же отказаться от этого. И как! Стрельнуть сигарет! В музыку вставил слово «стрельнуть»!

Звенели струны и бубны. И соло трубы. Такой зовущий, медный и чистый голос трубы где-то впереди звал меня и ободрял, и давал надежду. Я молилась вместе с теми, кто пел на кухне хорал. Каждая буква, каждая нота втягивала меня в мир, где царил этот узнавший меня голос.

Я проснулась в сон