я размышлял о том, действительно ли Эйфелева башня всего-навсего галльский стояк пассивно раскинувшейся Франции — время от времени он выстреливает облачной спермой, его все видят, но никто не замечает.

Очевидно ли, что это не так уж и очевидно?

Может, французская империя попросту трясет перед всеми своими причиндалами?

Может, Эйфелева башня ничем не отличается от Монумента Вашингтону, белой боеголовки, торчащей из столицы Америки, — предвестницы других ядерных боеголовок, зарытых в бункерах по всей Америке?

Разве гигантская вагина хоть раз стала символом того, чем пришлось пожертвовать нации, думал я. (Тут, пожалуй, было одно исключение — Триумфальная арка, материнские бедра, из которых каждый год четырнадцатого июля вылезали французские военные, сам я, правда, никогда не присутствовал при этих родах, видел только фоторепортажи в Paris Match.) Но за этим единственным исключением…

Разве беременный живот хоть раз стал монументом?

Разве матка хоть раз послужила моделью для мемориала?

Хоть раз груди воспарили над столицей?

Почему мне это раньше никогда не приходило в голову?

Мой сосед встал и отсел от меня подальше.