Иногда эта толпа фокусировалась в одном, страшном до рокового лице, преследовавшем его на променадах Бадена или Раскольникова и Мышкина — в подворотнях Петербурга. Они все, достоевские, были одними на белом свете, совсем одними, в одиночестве окружающего их и ненавидимого, презираемого человечества, готового быть счастливым на слезинке замученного невинного ребенка, а потому несчастного, неисправимо несчастного человечества
Чтобы понять антисемитизм Достоевского, строго говоря, никогда и не бывавшего в клоповниках черты оседлости, а знакомого с этим народом-племенем более понаслышке, чем воочию, надо понять, чего более всего он боялся и что всю жизнь преследовало его: бедность и безденежье. Для него евреи, жидки с жидятами и были воплощением этой вечной нужды, этого кропотливого, до кровавого пота, выжимания копейки из таких же бедолаг и бедняков, из самой этой проклятой жизни, грязной, застиранной, засаленной, многодетной, крикливой, тужащейся быть по образу и подобию Того, кому просто уже надоело смотреть на эти корчи. Российско-польско-немецкие евреи вызывали в нем судорогу омерзения и подозрительности, потому что кто они такие, что говорят по-немецки, а пишут те же самые немецкие слова на своем каракулевом иврите? Прозорливец, он чувствовал и предчувствовал — они и русскую культуру, и русский язык и его самого захватят и заполонят собой и будут писать свои, пусть и прекрасные, но все равно еврейские стихи на русском языке, рисовать русские пейзажи и даже русского, православного Бога своими еврейскими руками и душами, о, он прекрасно предвидел, что русским придется сильно потесниться и уступить этому гортанному люду чуть ни лучшие куски чуть ни в центре и во главе стола спасающей мир России
Очень возможно и даже скорей всего я не прав, но мне кажется, что основная, глубинная идея Достоевского, идея, которую он страшился высказывать вслух, но которая и определила его выбор — выбор написания «Жития великого грешника», «Человеческой комедии» атеиста заключается в том… мне и самому страшно сейчас писать это… в том, что человек по природе своей атеистичен, что вера, как и талант, не вменены ему и не есть дар Божий, ибо, если это дар, то передаривать Божий дар тебе другим людям — легко и просто, но зачем?
Человеку ничто не дано даром, но он должен сам себя победить и победить в себе безверие верой в Бога. И чем трудней этот путь к себе и к Богу, тем меньше это похоже на дар, но тем больше оснований у человека делиться этим с другими и самому осуществлять дар, самому дарить, а не получать дары невесть за что.
И всем своим тяжким трудом, всей своей тяжкой жизнью Достоевский шел к Богу, к вере в него и это и есть его творчество, и этот путь — его дар нам.
Может быть, потому и был и считал себя сам реалистом Федор Михайлович, что ничего не выдумывал и не сочинял, что черпал только из реальности и никогда не покидал ее, даже в самых своих фантастических произведениях.
Эта предельная честность по отношению к реальности и порождает эпохэ — остановку текущего, придание актуальной и злободневной ситуации «здесь и теперь» статуса вечной значительности «вот!». Достоевский, как никто и никогда, открывает значительность момента, его реальную монументальность
в этом доме застрелился Кириллов, а Петр Верховенский сторожил его смерть со взведенным пистолетом, на всякий случай, разумеется…
Только таким почерком и можно писать и описывать все тончайшие извивы человеческих душ и характеров, все нюансы человеческой подлости и невозможности
Тут только важно не быть обстоятельством всех этих сообществ, не быть зевакой и объектом чужих действий, тут важна твоя личная позиция, пусть даже бездейственная, но твердая, определенная, твоя, а не их или всеобщая. И боль — твоя, а не вселенская, и радость — твоя, а не всеобщая, и мир — твой, а не ты — его
Если человек живет в монотонном и однообразном мире своего стада, племени, семьи, трудового коллектива, то он вовсе и не человек, может быть, а некое социальное, общественное, коллективное существо, ближе к насекомому, чем к человеку. Но вот уже простое разделение существования на коллективное и интимно индивидуальное, простое противопоставление семье и работе ставит его на путь очеловечивания.
И чем больше, и чем разнообразнее круги и сферы его существования, чем острей и тоньше он ощущает эти различия, тем он человечней. Это опять все та же мысль Достоевского о противопоставлении человека и человечества, одушевленного и бездушного существования
И, конечно, Достоевский перевернул всю современную философию, психологию, живопись, он, не зная того, сформировал художественное кино, которое отличается от технического, как Рафаэль от обоев
Не было бы Достоевского, не стало бы и Кафки, Камю, Сартра, всей великой японской литературы 20-го века
