А в девятом часу, смотришь, уж и там. И начинаешь просвещать в этой избе, где так и повис запах дегтя и овчины… Ну-с, так вот-с… Брал я с собой обыкновенно старика-кучера, Федора Леонтьича, из крепостных. Впрочем, в Данкове все служащие были из крепостных. Отец мой был человек добрый, не из числа тех людорезов, и «после воли» у него многие остались служить на жалованье; а кто так, по старости лет, просто, остался вроде как пенсионер, жил себе на покое, без жалованья, но и без работы, без обязанностей, и получал месячину натурой – мукой, крупой, солью и прочей снедью. Таким пенсионером был и Федор Леонтьич, страстный любитель своего дела: лошадей, экипажей, сбруи и всего того, что попахивает этим особенным запахом конюшни и каретного сарая.
Затеял я на Рождестве ребятишкам в школе елку устроить. Совсем новое дело, невиданная потеха! Они елку-то только в бору и видели, а под ней рыжики да масленки; а тут вдруг им елка в школе… да еще какая! С яблоками… Совершенно особой породы дерево. Школа от моего Данкова была в шести верстах, в Мерцаловке. Частенько я туда езжал, наблюдал за ученьем, увлекался всем этим до страсти.
Один взгляд, и больше ничего… Молод я еще тогда был. Кабы теперь, так этого бы не сделал. Т. е. думаю, что не сделал бы; а впрочем, не знаю, не ручаюсь. Люди и в старости глупости делают, могут и подлость учинить. Всяко бывает. Да… Так вот так-то-с! Было это в шестидесятых годах, лет семь спустя после «воли». Я тогда всевозможные должности исполнял по уезду: и мировым судьей был, и по учебной части, и еще что-то такое… Сами знаете – время было горячее, хорошее было время