Не всякая одежда может считаться модной, а лишь та, которая предполагает смысловое наполнение, позволяющее говорить о ней как о чем-то большем, чем функциональный кусок материи.
Массовую моду, освобожденную от диктата индивидуального вкуса кутюрье, можно считать пространством существования одежды как формы проявления индивидуального вкуса носителей в рамках групповой идентичности, которая, по мнению Э. Холландер, представляет собой наиболее «комфортную» форму идентификации. «Униформы, так решительно презираемые в современной вестиментарной риторике, в действительности являются тем, чему большинство людей и отдает предпочтение. Униформы — одежда, в которой они чувствуют себя безопасно, будучи схожими с теми, кто занимает равное с ними положение» (Hollander 1994: 185). Как отмечает Ж. Бодрийяр75, феномен массовой моды, несмотря на иллюзию свободного выбора и творческого процесса конструирования идентичности, выстраивается как раз вокруг идеи о предпочтении вестиментарного выражения групповой идентичности индивидуальным проявлениям вкуса. Таким образом, «чем мода категорически не является, так это выражением индивидуальности» (цит. по: Арнольд 2016: 110).
Во второй половине ХХ века индивидуальный вкус становится атрибутом вестиментарного поведения индивида, но не в смысле уникального сарториального проявления, а в смысле освобождения от диктата Другого в вопросе репрезентации культурных представлений и ценностей.
Взаимосвязь социального статуса и лейбла, причастность к которому была основанием для проведения классовых различий, позволила Д. Крейн назвать этот период классовой модой (Crane 2000: 134). Ж. Липовецкий именует его «модой столетия», временем господства haute couture (Липовецкий 2012: 74–125). Этот период длился с 1857 по 1968 год. Начался он с основания Ч. Ф. Вортом своего салона, а завершился закрытием дома высокой моды К. Баленсиаги, «осознавшего, как писал о нем в 1984 году австралийский Harper’s Bazaar, что у высокой моды больше нет будущего» (English 2013: 93).
