И в очередной раз видим все признаки глубокого кризиса верховной олимпийской власти. Зевс принимает решение доставить страдальца домой. Посейдону — можно сказать заместителю Зевса по морской стихии — это решение не указ. А подчиненная великому богу морей нимфочка, в свою очередь, действует вопреки воле своего непосредственного начальника. А во время троянской войны? Боги вообще разделились на два лагеря. И поочередно верховному владыке Зевсу кляузничали. Мол, обидели троянцы моего сынка — а что, кто-то из нас безгрешен по этой части? — отмстить бы надо, извергам… А греки опять моего любимца поколотили. Пусть раскаиваются теперь. А не то — я за себя не ручаюсь! И волосы рвут… Да свои волосы-то, не чужие! Ты что, громовержец, издеваешься? Над моим горем?! Вот и приходилось Зевсу, изворачиваться. Ведь все вокруг родственники. А с родственником (а особенно с родственницей!) поссориться — себе дороже. Это ведь тогда Гермес Трижды Величайший поглядел на Олимп, потом на Трою: на уныние и склоки как среди ее защитников, так и между осаждавшими. Плюнул в сердцах да изрек свою знаменитую мудрость: «Что вверху, то и внизу!»
Хотя, судя по всему, спасать Одиссея не было особой необходимости. Остров Калипсо мало чем уступал острову Киркэ. И сама нимфа была ничуть не хуже. Тоже, кстати, «прекрасноволосая», точнее «с прической изысканной» (эх, явно что-то не то было с прической у Пенелопы)!
Ты и ПОДУМАТЬ НЕ СМЕЙ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ЛОЖА БОГИНИ,
Если товарищей хочешь спасти и быть у ней гостем» [2a. Х, 295—298].
Вот так-то! Чего только не сделаешь ради спасения сотоварищей! Даже разделишь ложе с прекрасной богиней! Так Одиссей и поступил. А куда было деваться? Он, конечно, и не думал изменять своей верной и обожаемой жене Пенелопе, но так уж неблагоприятно сложились обстоятельства. Вот и пришлось…