каким-то кошмарным видением, причем самое ужасное заключалось в том, что, если рассудить здраво, в этой фигуре ничего кошмарного не было.
Это был человек — не считая водителя, первый, увиденный мной после того, как автобус въехал в центральную часть города, — и не будь я в столь возбужденном состоянии, я бы не усмотрел в нем ничего ужасного.
Человек может играть силами природы лишь до определенных пределов; то, что вы создали, обернется против вас.
Не было у нас морехода лучше, чем старый кэп Оубед... Вот уж сатанинское отродье, прости господи! Хе-хе... Я своими ушами слыхал его рассказы о заморских землях... И как он всех в городе клял и называл дураками — за то, что они ходят на христианские богослужения да несут свое бремя смиренно и безгласно... Говорит, им бы поклоняться другим богам, тем, кто пощедрее, — вроде тех, кого чтят в Индии, — эти боги приносят богатый улов рыбы в обмен на жертвоприношения... и воистину слышат вознесенные к ним молитвы...
ак ненатурально — как он выразился, был похож на
И то, что, по всей видимости, привлекло мое внимание и вызвало мимолетный приступ необъяснимого ужаса, оказалось высокой тиарой на его голове — почти точной копией той, что мисс Тилтон показывала мне накануне вечером. Наверняка именно эта тиара, взбудоражив мою фантазию, заставила меня приписать зловещие черты человеку в странном облачении, которого я заметил в темном церковном подвале.
Дверь в церковный подвал была распахнута, и в проеме виднелся прямоугольник кромешной тьмы. И когда я заглянул в дверной проем, некая фигура стремительно возникла и исчезла — или мне так показалось — на фоне темного прямоугольника, тотчас вызвав у меня ассоциацию с каким-то кошмарным видением, причем самое ужасное заключалось в том, что, если рассудить здраво, в этой фигуре ничего кошмарного не было.
Все это, по мнению набожной мисс Тилтон, служило разумным поводом игнорировать сей очаг упадка и деградации. Мне же, напротив, это показалось лишним доводом в пользу поездки. К моему любопытству доморощенного архитектора и историка теперь еще прибавился азарт антрополога-любителя, и я, находясь в возбужденном предвкушении путешествия, почти всю ночь не сомкнул глаз в своей крошечной комнатушке в общежитии Христианской ассоциации.
Тем не менее потом я осознал, что охватившая меня тревога возникла под действием другого, вероятно более мощного импульса, а именно изобразительных и математических мотивов в причудливых орнаментах тиары. Эти орнаменты словно намекали на далекие тайны и невообразимые бездны времени и пространства, а повторяющиеся в рельефах морские мотивы обрели вдруг почти что зловещую суть. Среди рельефных фигур угадывались сказочные чудовища гротескно-уродливого и зловещего вида, причудливо сочетавшие в себе признаки рыб и земноводных, и они вызывали у меня некие навязчивые и неприятные псевдовоспоминания, как если бы это были некие таинственные образы, всплывшие из жуткой пучины первобытной прапамяти. Временами мне грезилось, что рельефные контуры этих нечестивых рыбожаб являют собой квинтэссенцию неведомого беспощадного зла.
