Всей этой местностью – особняком, тюрьмой Клинк и восемнадцатью доходными борделями – владел и управлял епископ.
Медики и по сей день расходятся во мнениях насчет причин, по которым чума уже не вернулась в Лондон после Великого пожара. Такие же разногласия сохраняются насчет самого пожара. Большинство лондонцев считают пожар делом рук католиков. Парламентская комиссия, собравшаяся вскоре после катастрофы для расследования, была более сдержанна. Она твердо заявила, что никакую отдельную группу иностранцев или даже католиков нельзя обвинить в поджоге. Она констатировала просто: Лондонский пожар являлся деянием Божьим. Это был Божий пламень.
Вот только Обиджойфула Карпентера пожар поверг в отчаяние. Простившись с Юджином, он не пошел к семье, но все бродил, смотрел на огонь, и слова паренька начинали представляться ему насмешкой. «Вы очень смелы» – да уж, действительно. Он сказал себе, что бессмысленно притворяться в неизбежности гибели Марты. «Я мог снести ее вниз и спасти, но из страха и трусости дал ей сгореть». Был ли он сыном Гидеона, духовным наследником Марты? Нет. Он был ничтожеством.
А как быть с видением сверкающего града? Что с ним сталось теперь? Пожар прокладывал себе путь по Флит-стрит, как некая грандиозная колесница разрушения, и в треске пламени слышался мелющий звук огромных колес, гласивший ужасное, но бесхитростное: «Все пропало. Все уничтожено. Все пропало».
Гугенот. Невзирая на страх англичан перед папистскими симпатиями Стюартов, Английское королевство казалось поистине безопасной гаванью любому протестанту из католической Франции. В 1572 году французский король, отличавшийся глубокой набожностью, истребил их несметно; на поколение они защитились Нантским эдиктом. Но эти праведные французские кальвинисты продолжали терпеть лишения, а потому текли в Англию скромным, но непрерывным ручейком, где им дозволялось служить свои службы, не бросаясь в глаза. Их стали называть гугенотами.
Горел собор Святого Павла. Огромный серый сарай, почти шесть веков нависавший над городом; темный и древний дом Бога, стоявший стражем на своем западном холме со времен норманнов и переживший громы, молнии, опустошения, – сей древний собор Святого Павла медленно рушился на глазах у толпы. Обиджойфул смотрел на это больше часа.
– Любая баба потушит – присядет да напрудит, – буркнул мэр и потопал прочь.
Если Ричард Мередит сокрушался из-за своей неспособности постигнуть чуму, он мог утешиться тем, что это не удалось никому. Природу болезни и ее переносчиков установили лишь через два без малого столетия. До тех же пор памятовали только о том, что ее не вылечить травами, да о симптомах – розовой сыпи и чихании, запечатленных в песенке, которую вскоре распевала ребятня:
Розочки-колечки,
Букетик на крылечке,
Апчхи, тарарах,
Замертво попадали!
В дальнейшем, уже в Северной Америке, «тарарах», не будучи понято, превратилось в «прах», он же «пепел».[61] Но никакого пепла в ту годину в Лондоне не было – только неукротимое чихание перед смертью.
Великая чума официально унесла свыше шестидесяти пяти тысяч жизней. В действительности, конечно, их было больше – возможно, сто. Особенностью этой эпидемии, мало кем отмеченной, оказалось отсутствие чумы в колониях на плавучих островах. Этих внушительных и несуразных сооружений на Темзе скопилось великое множество, и около десяти тысяч человек неделями влачило такое существование. Чумой там заболели считаные единицы.
Застрелив Неда, сэр Джулиус привязал пса к повозке, и та потащила его по мостовой. Добравшись до реки, собаку бросили в воду. Сэр Джулиус сожалел о содеянном, но не сомневался в правильности поступка. Всякому разумному человеку известно, что собаки разносят заразу. Но, зная, насколько привязан Мередит к псу, Джулиус понимал, что тому никогда не хватило бы на это духу. Теперь, по крайней мере, Нед не заразит хозяина.
Медицина оставалась занятием грубым – смесью классических знаний и средневековых мифов. Врачи продолжали верить в существование четырех соков: ставили пиявок и отворяли пациентам кровь, полагая, что та нуждается в разжижении. Кроме того, они опирались на традиционные травные средства, иногда действенные, здравый смысл и молитву. Иное чудо считалось обычным исцелением: ни один врач не отваживал многочисленных золотушных от стояния в очереди к королю, прикосновение которого, как уверенно полагалось, могло излечить сей недуг. Естественные науки пребывали в зачаточном состоянии. Образованные люди по-прежнему спорили, обладает ли волшебными свойствами рог единорога. Однако в последние десятилетия стал укрепляться новый дух рационального исследования. Великий Уильям Гарвей показал, что кровь на самом деле циркулирует в организме; он же взялся за изучение развития человеческого плода. Роберт Бойль в ходе тщательных экспериментов сформулировал законы поведения газов. И разумеется, из мест, где мог проживать Мередит, лучше Лондона было не найти, так как здесь разместилось Королевское общество.
Лондонское королевское общество возникло двадцатью годами раньше как неформальный дискуссионный клуб. Мередит был впервые допущен туда в год Реставрации, когда ему разрешили посетить лекцию ведущего молодого астронома по имени Кристофер Рен – такого же, как он, сына священника. В клубе установили ограниченное членство, хотя, как доктор медицины, он мог бывать на любых лекциях, которые читались по средам. Король Карл тоже вступил в клуб и даровал организации королевскую хартию, после чего ее стали называть просто Королевским обществом.
