Марк со сходящимися бровями и слегка всклокоченной бородой похож на грузинского князя. Никто и никогда так не рисовал евангелистов! Порденоне — абсолютный гений,
Ангел и Матфей повернуты в профиль друг другу, и мы видим, что у них похожие линии квадратных затылков, словно они отец и сын. А глаз у Матфея нет, только один прищур, и его линия уходит в линию бороды,
палаццо Штурм, где выставка двухсот гравюр Дюрера
когда стала рисовать Христофора, поняла, что он — как бы это сказать? — является совершенным воплощением своей жизненной задачи, то есть обрел то, что ищут люди, чего ищут Иероним и Людовик, вот в эту минуту смысл его жизни абсолютен: с ним младенец, он за него в ответе, в нем нет уже поиска, потому что он весь — ответ. А другие пути тоже бывают, Беллини относится к ним с уважением, но ясно, кто ему ближе, ясно, о чем он говорит с нами. Земным — земное.
на ближайшей торговой улице. Там мыли стеклянную витрину, и один из моющих был длинный, высокий молодой негр, невероятно грациозный, двигающийся так, как должны двигаться персонажи Джакометти. Длинный черный человек в белой майке с красным ведром. Красота!
Вечером во Флоренции я пошла на службу в любимую свою Оньисанти. Молилась за маму. В проходе перед моей скамьей сидела собака. Просто одна из прихожанок была с ней. Умная и спокойная собака легла на каменный пол, никому не мешала. Мне было видно, что один глаз ее слепой. Но самое поразительное, что во время службы она вставала вместе с людьми! Я пришла в восторг, потому что только читала, что в Риме один раз в год в одну церковь приводят домашних зверей,
Перед отъездом из Вероны в Москву я совершила праздную поездку еще в один городок, выросший на берегу озера Гарда — Дезенцано. Там меня поразило, что на одной из церквей висел плакат с какой-то цитатой из Андрея Тарковского. Совершенно не ожидала его увидеть а) тут, б) на церкви вообще, в) в таком качестве, как некоего пастыря. А
я плавала в нем и смотрела вверх. На темном небе шли навстречу друг другу две группы перистых облаков. В районе луны они как бы сцепляли пальцы, и казалось, как будто на небе руки держат свечу. И я подумала: перед тем как написать «редеет облаков летучая гряда», человек долго смотрит на небо. Там, на небе, главная жизнь. Иногда я не могу от него оторваться. То луна становилась лицом Медузы Горгоны, то облака становились Адамом и Евой, только поднимающейся из его ребра, как в Сан-Джиминьяно, то превращались в успение Богородицы с отделяющейся душой, то исчезала луна в диагональных разрезах облаков, и это было самое грандиозное.
Все евангельское занимает в уме столько места, что всегда удивляешься малому размеру земных предметов евангельской истории. Так, я помню, Аверинцев рассказывал о своем первом впечатлении от Греции — там в море нет чистой линии горизонта, всегда виден следующий остров, и кажется невероятным, что земля, занимающая со своими богами и героями половину нашего сознания, такая маленькая.
