— А давай!
— Пошел в жопу, я сказал.
— Ты, козел, сам нас туда первый потащил!
— За козла ответишь.
— В натуре, козел.
— Ладно, пошли.
— Не было печали. Обложили со всех сторон. Зомбари, гопота… Куда катится общество!
стены на все это молча взирали Сеченов, Павлов, Вавилов, Мичурин и другие выдающиеся ученые. Смотрели и думали: была бы она нашей училкой — верняк не стали бы биологами.
Она была из тех, которым нужен грязный мужлан. Домашняя тирания, рукоприкладство, синяки, изнасилования прямо на кухне, пьянство, измены направо и налево — вот чего она жаждала. Некоторые женщины получают от этого особый кайф.
На кой черт сдался этот Вовочка, урод недоделанный, не от мира сего? Баба выеживается как сука последняя, капризничает, а он ее даже на место поставить не может
Ирка строила из себя саму независимость, но душа требовала, чтобы кто-нибудь заставил ее ходить по струнке. Чтобы только она вякнет поперек, только хайло свое разинет, только заартачится — сразу по крашеному иблу увесистой ладонью.
И она бы на всю жизнь приняла участь рабыни. Жила бы в кухонной грязи и застарелом жиру, готовила, стирала, рожала. Вкалывала бы круглые сутки. А этот грубый мужлан, мужчина-добытчик, приходил бы домой подвыпивший. С таким недовольным лицом, словно говна сожрал. И вычитывал бы жену за не выстиранные носки.
Ей нужно было стать собственностью. Для таких, как она, это норма. Родители с детства втирают в подкорку, что главная цель в жизни — найти мужа. Причем любого.
Отдаться первому встречному, выскочить замуж и рожать, рожать, рожать — пусть даже в беспросветной нищете и грязи. Потому что для чего еще жить — только рожать. Несмотря ни на что. В семейной жизни всякое случается. Взлеты, падения, удары лицом об дверь. Но это ничего: семья есть семья. Разводиться — это не по-нашему. Муж есть муж, какой бы он ни был.
Осень напоминала о себе шумом ветра в кронах деревьев, как рэкетир, посвистывая, оповещает о своем приближении мелких рыночных барыг. На поверхности луж топорщилась рябь.
Димон, забывший о том, что неплохо бы смотреть под ноги, вляпался в дерьмо на тропинке.
— Млядь! Драпаем отсюда к хренам! — перепугался он. — Дерьмище! Срань господня!
