Я вас не удерживаю, идите своей дорогой, куда она вас поведет. Но вы ошибаетесь, сударыня, если вы видели во мне до сих пор ребенка, как вы говорите; так знайте, что любовь моя к вам делала меня ребенком. Когда вы сегодня явились, я сделался весел, как младенец; вы опять истерзали меня, и я выстрадал все муки ада. Но я говорю вам, вы ошиблись. Я докажу вам, что я муж. Если я умел любить вас, если я мечтал о том, чтобы озолотить вам жизнь, я сумею ее отравить. Вам будет страшно мое имя. Вы будете несчастны -- в себе, во всех, кого будете любить, в ваших детях, в ваших любовниках. Со сцены вы будете видеть меня; я отравлю ваш успех. Я не скажу вам более ни слова... но...
-- Я вам говорила, аббат, что вы очаровательны, когда импровизируете...
-- Нет, синьора, я не импровизирую теперь, а предсказываю.
-- Если не импровизируете, то вы ужасно похожи на ребенка, который хочет казаться большим.
-- Э, Тарнеев, да что тебя заставило это почувствовать? или, лучше, что же навело тебя на эту идею? Это оттого, что ты-то такой славный, и Италия-то на тебя действует особенно, чудно, изящно действует!.. Ведь у Синичкина такой идеи не родится?.. Учись,-- продолжал Горунин, все более и более уступая действию вина и не заботясь, что Тарнеев его не слушает.-- Теперь ты в новом мире! Живи в нем! Живи!.. Хорошо!.. Боже мой! Я-то какая дрянь перед тобой! А ведь меня учили, образовывали! А ты ведь не учен... а понимаешь все... не гонишься за веком... а дальше нас всех, мыслителей!.. Чувствуешь раны, да не растравляешь их в себе воображением, как фонтенелью... Эх вы, философия! Политическая экономия! Наша литература, которая разъясняет, что во мне дурно... а не укажет, что хорошо... унижает сознанием недостатков, а не возвышает сознанием доблести... Эх, все бы эти великие идеи, все бы эти громкие фразы, которые растлевают юную натуру,-- все бы это прочь!.. Вот и прожили бы всю жизнь так, как прожили сегодня!
