В небе праздничном, безразничном, фольговом,
В небе жгучем, незапамятном, фольгучем
Видно лестницу, приставленную к тучам,
Сверху донизу исхоженную словом.
И одное семенит,
А другое голосит,
А мое на перекладине качается-висит,
Еле держится,
Скоро сверзится.
Побегут к нему товарищи с расспросами,
Безъязыкими, равно – разноголосыми,
С клекотом, с кряктом:
Как оно? как там?
А в ответ, как колокол, мычат без языка:
– С пятой перекладины такая музыка!
Боже, Боже, что нам делать?
Нам уже не шесть, а девять,
Жизни жидкое рядно
Прервалось – и видно дно.
Дно донское, день-деньское,
Ключ прохладен, ключ горяч.
Моет ноги городское,
Приседая враскорячь,
По нагретому, по желтому песочку
Ходит-водит новоявленную дочку,
Привстает к ним рыба на хвосте,
Будто серый пламень на кусте.
Дочку кормят грудью,
Говорят ей: Груня!
Груня понимает,
Руки поднимает,
Из-под небного свода воскового
К нам выкатывает царственное слово.
Тебе, но голос музы тесной
Не впору слуху без ушей,
Ни уху ростом в круг небесный,
Ни телу, что уже – уже.
Вот, чернозем не без жильца.
Вот чернозем, но где жилица?
А воздух – вон: тобой клубится,
Тобой разглаживается.
Узнай, по крайней мере, зренье,
Сшивающее переплет,
Скача качелями в сирени
В тут-свет – и тот
