Но что, спросите вы, насчет печально известных самоубийств в Финляндии? Разве они не говорят страшную правду о последствиях финской депрессии? Почти никто – даже в Финляндии – не знает, что число самоубийств на самом деле не увеличилось во время экономического кризиса; оно достигло пика в самый разгар экономического бума 1980-х годов. Как только началась финская депрессия, уровень самоубийств снизился, причем эта позитивная тенденция сохраняется и по сей день. (Он все еще выше, чем в большинстве стран Западной Европы, но примерно такой же, как в США, и ниже, чем в Японии или Корее.) Вообще говоря, вопрос о психическом здоровье финнов во время катастрофы потребления остается открытым; ни одно исследование не указывает на его значительное ухудшение, а некоторые позволяют сделать вывод, что оно улучшилось по большинству показателей.
Ученые попытались определить, привело ли распространение телевидения в США в 1950-х годах к росту преступности, учитывая, что преступления столь часто показываются на телевидении. Они обнаружили, что это не так, за одним исключением. Везде, где появилось телевидение, вскоре последовал рост краж – воровства личной собственности, которое редко фигурирует в телевизионных программах. Исключив другие возможные причины роста воровства, исследователи объяснили его «факторами, связанными с высоким уровнем потребления – возможно, относительной депривацией и фрустрацией». В то время 85 % всех телевизионных персонажей изображались как представители среднего и высшего классов. Всплеска образов демонстративного потребления, по-видимому, оказалось достаточно, чтобы заставить некоторых людей совершать преступления.
В 2019 году Новая Зеландия стала первой страной, официально отказавшаяся от ВВП как основного критерия экономического успеха, а Шотландия и Исландия заявили, что планируют в качестве главного показателя отслеживать благополучие граждан. Многие другие страны и регионы в настоящее время также отслеживают ИПП – Индикатор подлинного прогресса (англ. genuine progress indicator, GPI). (Американский штат Мэриленд ежегодно подсчитывает его с 2010 года.) ИПП пытается учитывать социальные и экологические издержки в экономике. Например, в тех случаях, когда ВВП оценивает производительность национальных заводов исключительно как положительный рост, ИПП также вычитает стоимость загрязнения ими атмосферы.
Если бы богатство, ежегодно производимое глобальной экономикой, распределялось равномерно, каждому на земле досталось бы 12 000 долларов. В Канаде и США, где проживает всего пять процентов населения мира, средний доход на 400 % выше этого показателя.
Кеннеди осуждал ВВП как неадекватный показатель состояния нации. «Слишком много и слишком долго мы приносили в жертву материальному накопительству наши личные качества и наши общие ценности», – сказал он. Он отмечал, что ВВП состоит, кроме всего прочего, из рекламы сигарет, машин «скорой помощи» [увозящих жертв автокатастроф], домашних систем безопасности, тюрем, уничтожения заповедных лесов, разрастания городов, напалма, ядерных боеголовок и бронетехники, используемой полицией для разгона демонстрантов в американских городах. «В него не входит ни красота нашей поэзии, ни крепость наших браков, ни интеллектуальный уровень наших публичных дебатов, ни добросовестность наших публичных должностных лиц. Он не может считаться мерой ни нашего ума, ни нашей отваги, ни нашей мудрости, ни наших знаний, ни нашего милосердия, ни нашей любви к родине.
Короче говоря, ВВП – это мера всего, за исключением того, ради чего стоит жить»,
– говорил Кеннеди.
Однако объем товаров и услуг на человека из года в год практически не менялся. Если бы вы жили в любую эпоху до конца 1700-х годов, вы, вероятно, довольствовались бы примерно таким же количеством вещей, как ваши родители, бабушки и дедушки или даже прадедушки и прабабушки. Более того, многое из вашего имущества, включая одежду, перешло бы вам от них.
Только вместе с промышленной революцией в начале 1800-х годов экономическое производство на душу населения резко пошло вверх. Затем, в течение ста лет с 1913 по 2013 год, ежегодный глобальный рост ускорялся в тридцать раз быстрее, чем на протяжении большей части истории. С каждым годом вещей выпускалось и продавалось все больше и больше. Так родилась потребительская экономика.
Как бы выглядела жизнь в таких городах, если бы резкое снижение потребления омрачило земной шар?
Это было бы похоже на обычную ночь в Берлине.
«По крайней мере, если судить по измерениям со спутника, Германия намного темнее, чем большинство других богатых мест, – отмечает Кристофер Киба, физик и исследователь светового загрязнения в Немецком исследовательском центре геонаук GFZ[4]. – Думаю, пока что мы не вполне понимаем, почему это так. Отчасти это связано с уличными фонарями, но в какой-то мере и с культурой».
едневным предметам. Американцы на 15–20 % сократили расходы на ювелирные изделия, цветы и домашние растения, музыкальные инструменты и мебель, а также на 10–15 % – на учебники, основные бытовые приборы, такие как холодильники и стиральные машины, курьерские услуги, авиабилеты, инструменты и снаряжение, часы, спортивный инвентарь (включая оружие, которое, опять же, было очень востребовано во время пандемии), кухонную и столовую посуду.
Майя, начавшие свое возвышение в Центральной Америке около четырех тысяч лет назад, сформировали сильную привязанность к своим вещам и придавали им смысл – до такой степени, что признавали за ними наличие собственной сознательной воли. (В одном их космогоническом сказании нестерпевшие жесткого обращения вещи – кастрюли, сковородки для лепешек, собаки, индюки и даже дома – восстали против первых людей.
Широкая пропасть между богатыми и бедными также создает более очевидные возможности для сравнения собственного образа жизни с образом жизни других, что, в свою очередь, заставляет нас фокусироваться на вещах и впечатлениях, необходимых для достижения вебленовской «удовлетворенности, которую мы называем самоуважением». Партанен в конце концов вернулась в Финляндию. По ее словам, она сразу же почувствовала, что может убрать подальше сигнализирующий об успехе гардероб, который она носила в Нью-Йорке. Перестав ощущать давление, заставлявшее ее заботиться о статусе, она смогла свободнее думать о том, чего ей действительно хотелось достичь
