Попробуй лишь один шаг сделать в сторону восстановления справедливости — и вот не заметишь, как уже бредешь по колено в крови.
Выходило, что Цицерон, сказавший, будто раб мечтает не о свободе, а лишь о своих рабах, был бесконечно и гадко прав. И даже самый последний изгой, ощутивший вдруг в себе силу, не преминет воспользоваться ею в ущерб слабому.
Все просто. Мир больше того, что видят люди. А смерть — значительно меньше того, чего они боятся.
смерть — это всего лишь старшая сестра сна
Мир больше того, что видят люди. А смерть — значительно меньше того, чего они боятся.
Невельской смотрел на медальон и думал о своей собственной Розе ветров, о том, что у каждого человека — свой луч, своя судьба, свой преобладающий ветер.
Фантазия русского народа, знаете ли, неистощима. И почти всегда склонна к героическому.
Так жизнь порой, уничтожив уже практически человека, милосердно закрывает ему глаза на подлинное величие постигшей его беды, чтобы он, подобно несчастному Иову, принимал удары один за другим и в конце концов умел вынести их все, не сломавшись на самом первом, и вкусив таким образом страдание во всей его полноте.
Долгое сопоставление себя с космосом едва ли полезно рассудку. Впрочем, некоторым удается привыкнуть и к таким впечатлениям жизни. Перестав беспокоиться о них и уделяя внимание одной лишь работе, необходимой для того, чтобы выжить в бескрайней морской пустыне, человек постепенно обретает равновесие с ней. И это не море сжимается до пределов его души. Это душа увеличивается до размеров моря. Только так возможно стать моряком.
«Зачем нас всех, таких разных и порой таких ненужных друг другу, собрала вместе какая-то сила? — думал Невельской, отрывая взгляд от чертежей и глядя на летящий за окном снег. — Зачем это называется семья?»
