Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист. Потом они пришли за евреями, и я молчал, я же не еврей. Потом они пришли за членами профсоюза, и я молчал, я же не член профсоюза. Потом они пришли за католиками, и я молчал, я же протестант. А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог протестовать[172].
В любом преступлении есть преступник и жертва. Если вы отводите глаза, молчите, не вмешиваетесь в происходящее или сохраняете нейтралитет, это значит, что вы помогаете преступнику, а не жертве.
Да. Это был самый кошмарный эксперимент из всех проведенных до этого. Двух русских офицеров вытащили из бункера. Нам было запрещено с ними разговаривать. Их доставили на станцию примерно в 4 часа дня. Рашер приказал их раздеть, и им пришлось опуститься в резервуар с водой голыми. Проходил час, другой, и, хотя обычно переохлаждение наступало спустя минут 60, эти двое русских оставались в сознании даже два часа спустя. Все наши мольбы к Рашеру, просьбы сделать им инъекцию оставались тщетны. После трех часов в ледяной воде один русский сказал другому: «Товарищ, скажи этому офицеру, чтобы он нас пристрелил». На что тот ему ответил: «Не жди милосердия от фашистской псины».