Обещаемся не отпускать глаза, когда нас встретят с насмешкой те, кого мы любим. (И те, кому мы вчера верили, или ещё сегодня утром.) Нет! Мы примем их насмешку в тихие, ясные, широко раскрытые наши глаза и будем её носить на груди нашей, как орден, не скрывая.
Это насмешка того, кому я хочу счастья…
лесу – с каждым мигом ты леснее.
был бледный северный мальчик. В широкий упорный пролёт меж его глаз вошло честное небо и море. Широкий, голубой взор моря.
Мне это неинтересно знать. Для меня важно знать одно:
Бежал осленок, и им никто не правил – на нем сидел принц, а в глазах он нес Весну.
– Не быть тебе угретым, поэт, – хотя бы имел два теплых одеяла, тьму знакомых и семь теток, не быть, не быть тебе ни сытым, ни угретым.
Я боюсь за тебя. Слишком ты сродни пушистому ростку земляники, вылезающему из земли. И неспроста ты целуешь котят между ушками.
– Ну и всё?
– Ну и всё!
– Что же, они сумели?
– Нет, конечно, не сумели, – потому-то и всё.
Ах ты, лучинный воин! Принц! Ах ты, герой из мочёной пакли!
Хорошо лететь кверху ногами со споткнувшегося коня?
Разве не приходила темная ночь?
Да, она приходила. Разве не смотрел ты в самые дорогие глаза и не видел в них страшную пленку смерти? «Да, видел, и потому уже не страшна мне смерть. Умирай, умирай, разрешись от жизни поскорей. Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко. Я сижу тихо и жду. Вот наконец. Ныне отпущаеши эту маленькую жизнь, Владыко…»
За тонкой стеной гулко дребезжала улица.
Старалась думать, утешалась: все квартиры, квартиры по городу, меблировки, в них кровати, и на кроватях все то же».
